Леопард с горы Килиманджаро
Третяк Мария Викторовна, студентка 1 курса Литературного института имени А.М. Горького
В нашем сквере были очень скверные скамейки. Они скрипели, когда на них садились, зажимали между деревяшками подолы платьев, никогда не чистились и вообще вели себя крайне первобытно.
Кот Александр, живший в квартире тети Зины, любил приходить по утрам в сквер, забираться под самую облезлую скамейку и подслушивать разговоры стариков.
Расскажет одна старушка другой о том, как невкусно Зинка закручивает огурцы, смотрит вниз – а из-под скамейки выползает зинкин кот, потягивается и облизывает черный нос.
– Ах ты соглядатай пятнистый! – ругается старушка-сплетница, – ну иди, иди к своей хозяйке, жалуйся на нас, балбес.
Скажет, и подкинет Александру колбасы с бутерброда. Кот понюхает колбасу, лизнет и проглотит в два присеста, махнув хвостом. Потом крадется к другой скамейке – выкрашенной в темно-коричневую краску с белыми крапинками. Эти крапинки появлялись ежедневно благодаря голубям, сидящим на фонарных проводах, поэтому это было их личное место: никто кроме голубей и Александра его обычно не занимал.
Александр мог пожирать голубей только взглядом, поэтому подолгу сидел на их пятнистой лавочке с запрокинутой головой. Но рано или поздно его настигал какой-нибудь соседский мальчик, подхватывал на руки и кричал: “Ребята-а-а, вот он, Александр, я нашел его!”.
“Нет, это я первая его увидела!” – выкрикивает в ответ его толстенькая кудрявая сестра в широких застиранных шортах.
Тут же сбегается орава детей, растягивает Александра и целует его в макушку под задиристый голос рыжего коренастого второклассника: “Не придумывай, Людка! Иди вон в песочнице играй”.
Дети знали, что Александра пару месяцев назад привез сын тети Зины из самой Танзании, и что стоил он, наверное, больше чем все скверные скамейки вместе взятые. Тетя Зина хотела назвать кота Лео, – из-за его пятнистой шерстки, – но за ним быстрее закрепилось имя Александр: видимо, в честь тётизининого сына, который через две недели после своего визита в наш город сорвался со скалы одного из горных хребтов где-то в той же Танзании.
Биографию Александра обожали пересказывать детские “банды”. Придет в их летнюю команду новый член – они ему начинают байки колотить, как нашел Александра сын тети Зины на самом пике Килиманджаро, где гора конусом сходится, а стоять можно только на одной ноге – настолько там мало места; что предком их любимого кота было воинственное племя леопардов, которое хозяйничает во всех африканских горах; что ночью приходит Александр на свою любимую скамейку в облике человека и кормит голубей, оттого они днем крошки есть не хотят. И Александр, со своим не по-кошачьи кротким нравом и ангельским терпением, принимал участие во всех детских играх: от пряток до салок.
Голодный и взъерошенный, он возвращался вечером домой через мокрые дворы, косясь на чужих котов, сцепившихся в один облезлый комок, садился у окошка и ждал.
Когда из всех окон в доме начинали доноситься шумные осколки мелодии, и чей-то низкий женский голос серьезно зачитывал новости, выходила хозяйка и запускала Александра в квартиру, где всегда пахло котлетами, советскими книгами и старыми полотенцами.
А утром снова начинались скамейки, колбаса, голуби, дочки-матери и шум новостей в вечерних окнах.
Так прошли июнь, июль и половина августа, но Александр не знал этого: для него просто тянулось длинное, как пряжа хозяйки, тепло.
***
Сегодня голуби улетели, наверное, к магазину: там как раз была открыта раздача непроданного серого хлеба. Детей тоже не было слышно.
Александр сидел на своей скамейке, положив лапу на лапу и наблюдал за стариками, игравшими на соседней лавочке в нарды.
В сквере было больше людей, чем обычно: какие-то незнакомцы в оранжевых куртках носились взад-вперед, крича друг другу неразборные слова, значения которых видимо сами не до конца понимали. Потом пришла женщина в сером костюме и начала записывать карандашом в блокноте то-ли сколько звезд вчера было на небе, то-ли названия самых вкусных колбас – Александр так и не догадался по ее лицу.
Женщина оглядела сквер, поморщилась и направилась к скамейке Александра.
– Фу! Брысь!
Александр грузно поднялся и спрыгнул на асфальт, а женщина в сером брезгливо посмахивала шерсть со скамейки и села.
Зачем ей было садиться на загаженную голубями лавочку, Александр так и не понял, но какое-то новое чувство, сродни ощущению скорого землетрясения, вдруг овладело им. Он взъерошился и залез под лавочку.
Скамейка трещала под каждым движением женщины, но Александр упрямо не уходил. Рабочие начали кричать еще громче, потом подошли к старикам, начали им что-то объяснять. Те забубнили, закашляли, собрали нарды и ушли.
Тут до Александра долетел грохот, как будто целая груда камней сорвалась с горы и полетела на него – в сквере появился исполинский камаз и стал с нарастающим рокотом приближаться к Александру, намереваясь расплющить его своим колесом. Александр прижал уши и замер, как заяц перед светом фар.
Рабочие в оранжевых куртках взяли ломы и начали переламывать хребты скамейкам, выдергивать их ободранные резные ручки.
Женщина в сером костюме, оторвавшись от своего блокнота, крикнула: “Загружай!”, и в кузов посыпались деревянные поленья, на которых только что сидели старики. Отряхнув руки, люди в оранжевых кофтах начали окружать Александра.
“Да, – сказала женщина, – теперь заберите эту, она вся грязная, какая гадость…”
Но когда рабочие подняли скамейку, Александра уже не было – он несся по клумбам и тротуарам, перепрыгивая лужи.
Тучи над ним медленно набухали. Подул ветер – с деревьев сорвались желто-красные листы, и бросились догонять Александра. На дороге не было ни одной знакомой старушки – только мужчина со злющим бульдогом курил у магазина.
Александр не мог понять, зачем они разломали скамейки, на которых так тепло припекало солнце? Эти люди… Для кого они разбросали везде эти мертвые хрустящие листья, куда они спрятали детей? Горький комок крутился внутри Александра.
Он бежал рысью через дорогу, вытянув хвост. Вдруг – сигнал автобуса, нарастающий шум колес, визг…
…темнота.
Нет, это он просто зажмурился.
Вот уже виднелось знакомое окно и должна слышаться музыка, какая обычно играла, когда Александр возвращался домой.
Из подъезда с криками вылетели соседи: Нинка и Павлик с пятого этажа.
“Звони в скорую!”
“Теть Зина, держитесь, мы сейчас, мы мигом…”
“Быстрее, где телефон? Кто-нибудь…”
Вихрь промчался и тяжелая дверь захлопнулась перед носом Александра, кинув ему на морду вонючий кленовый лист.
Хозяйка? Что с тобой, хозяйка…
***
Зинаида Григорьевна лежала на кровати, уперевшись взглядом в потолок. Грудь покрывал скомканный пуховый платок, а в ногах чесался Александр.
Если бы он был человеком, то понимал бы наверное, что эта синеватая бледность, сковавшая щеки Зинаиды Григорьевны, не излечивается пуховым платком, разве что в редких случаях. И даже пушистые лапки Александра, мнущие живот хозяйки могут скоро перестать ощущать ее тепло.
Но Александр не был человеком, и потому, может быть понимал еще больше. Зинаида Григорьевна заснула.
В прихожей послышалась возня и кто-то покашлял.
“Вот же понаставят обуви, ступить некуда…”
Кто-то задел вешалку, но, видимо, поймал ее. Тишина. Шорох одежды и скрип полов в коридоре. Дверь в спальню приоткрылась.
Кто-то подошел к кровати и заглянул в лицо хозяйки. Потом, убедившись, что та спит, погладил ее сморщенные руки. Хозяйкины глаза открылись.
– Кто это?
– Это я, мам, – ответил кто-то.
– Кто, я?
– Мам, ну я, Саша. Мам, проснись, я вернулся…
Зинаида Григорьевна приподнялась с кровати.
– Саша? Саша… Саша! Сашенька!
Зинаида Григорьевна вскочила, запуталась ногой в одеяле, схватилась за сердце и упала. Прямо на руки к сыну. Она протерла глаза, пошлепала себя по щекам, обхватила голову Саши и, уткнувшись в его щетинистую щеку, зарыдала.
– Как же, Саша?! Ты же… Ты же умер! Сорвался со скалы, так мне передали вот уже восемьдесят четыре дня назад.
– Я жив, мам, я здесь, не плачь. Они не правильно тебе сказали, я не мог позвонить…
Зинаида Григорьевна оглянулась на Александра. Он стоял, ощетинившись, буквой зю, и прижимал уши к самой макушке. Значит, он тоже это видит. Значит, все это не сон…
***
На ужин был свежесваренный гороховый суп. Саша сидел, наклонившись над тарелкой и, как раньше, в детстве, жмурился, пережевывая фасоль. Зинаида Григорьевна сидела рядом с сыном и, договаривая последние новости, придумывала о чем бы еще таком рассказать. Вроде все лето прошло как не виделись, а ничего и не случалось толком…
– А у нас вчера решили скамейки поменять в парке, – сказала Зинаида Григорьевна, постукивая по чашке.
– Ой, да давно пора, – не отрывая глаз от супа, ответил Саша, – Чего позориться? На них смотреть же страшно. Хотя жалко с другой стороны. Все детство на них играли в скалолазов.
Зинаида Григорьевна кивнула и взяла конфету.
– Мам, кстати, через месяц я улетаю в Южную Америку: там собирают новую группу альпинистов в Андах. Только ты не переживай, я разведаю обстановку и прилечу, хорошо?
Зинаида Григорьевна улыбнулась и погладила сына по голове.
– Только мам, у меня к тебе просьба будет. Мне одному скучно конечно, ну помнишь, как когда я в пятом классе был, а вы с папой на концерт сами ушли, а меня оставили? Ну вот также мне бывает скучно. Ты мне это… Дай мне кота с собой взять, мы бы с ним мир посмотрели, я бы ему подружку американскую нашел, а?.. Ну мам, ну что ты молчишь? А пока я тебе еще котенка подарю. Это сюрприз вообще-то был, но завтра мой коллега привезет… Черненького такого, как ты всегда хотела.
Зинаида Григорьевна, совсем разрумяненная, только кивала головой и боялась вдруг проснуться.
– Да бери конечно, Сашенька, он у нас и так кот-путешественник.
Саша вытер губы салфеткой, подошел к Александру и протянул ему свою большую загорелую руку:
– Ну что, тезка хвостатый, поедешь со мной в Бразилию?
2024 г.
Кот Александр, живший в квартире тети Зины, любил приходить по утрам в сквер, забираться под самую облезлую скамейку и подслушивать разговоры стариков.
Расскажет одна старушка другой о том, как невкусно Зинка закручивает огурцы, смотрит вниз – а из-под скамейки выползает зинкин кот, потягивается и облизывает черный нос.
– Ах ты соглядатай пятнистый! – ругается старушка-сплетница, – ну иди, иди к своей хозяйке, жалуйся на нас, балбес.
Скажет, и подкинет Александру колбасы с бутерброда. Кот понюхает колбасу, лизнет и проглотит в два присеста, махнув хвостом. Потом крадется к другой скамейке – выкрашенной в темно-коричневую краску с белыми крапинками. Эти крапинки появлялись ежедневно благодаря голубям, сидящим на фонарных проводах, поэтому это было их личное место: никто кроме голубей и Александра его обычно не занимал.
Александр мог пожирать голубей только взглядом, поэтому подолгу сидел на их пятнистой лавочке с запрокинутой головой. Но рано или поздно его настигал какой-нибудь соседский мальчик, подхватывал на руки и кричал: “Ребята-а-а, вот он, Александр, я нашел его!”.
“Нет, это я первая его увидела!” – выкрикивает в ответ его толстенькая кудрявая сестра в широких застиранных шортах.
Тут же сбегается орава детей, растягивает Александра и целует его в макушку под задиристый голос рыжего коренастого второклассника: “Не придумывай, Людка! Иди вон в песочнице играй”.
Дети знали, что Александра пару месяцев назад привез сын тети Зины из самой Танзании, и что стоил он, наверное, больше чем все скверные скамейки вместе взятые. Тетя Зина хотела назвать кота Лео, – из-за его пятнистой шерстки, – но за ним быстрее закрепилось имя Александр: видимо, в честь тётизининого сына, который через две недели после своего визита в наш город сорвался со скалы одного из горных хребтов где-то в той же Танзании.
Биографию Александра обожали пересказывать детские “банды”. Придет в их летнюю команду новый член – они ему начинают байки колотить, как нашел Александра сын тети Зины на самом пике Килиманджаро, где гора конусом сходится, а стоять можно только на одной ноге – настолько там мало места; что предком их любимого кота было воинственное племя леопардов, которое хозяйничает во всех африканских горах; что ночью приходит Александр на свою любимую скамейку в облике человека и кормит голубей, оттого они днем крошки есть не хотят. И Александр, со своим не по-кошачьи кротким нравом и ангельским терпением, принимал участие во всех детских играх: от пряток до салок.
Голодный и взъерошенный, он возвращался вечером домой через мокрые дворы, косясь на чужих котов, сцепившихся в один облезлый комок, садился у окошка и ждал.
Когда из всех окон в доме начинали доноситься шумные осколки мелодии, и чей-то низкий женский голос серьезно зачитывал новости, выходила хозяйка и запускала Александра в квартиру, где всегда пахло котлетами, советскими книгами и старыми полотенцами.
А утром снова начинались скамейки, колбаса, голуби, дочки-матери и шум новостей в вечерних окнах.
Так прошли июнь, июль и половина августа, но Александр не знал этого: для него просто тянулось длинное, как пряжа хозяйки, тепло.
***
Сегодня голуби улетели, наверное, к магазину: там как раз была открыта раздача непроданного серого хлеба. Детей тоже не было слышно.
Александр сидел на своей скамейке, положив лапу на лапу и наблюдал за стариками, игравшими на соседней лавочке в нарды.
В сквере было больше людей, чем обычно: какие-то незнакомцы в оранжевых куртках носились взад-вперед, крича друг другу неразборные слова, значения которых видимо сами не до конца понимали. Потом пришла женщина в сером костюме и начала записывать карандашом в блокноте то-ли сколько звезд вчера было на небе, то-ли названия самых вкусных колбас – Александр так и не догадался по ее лицу.
Женщина оглядела сквер, поморщилась и направилась к скамейке Александра.
– Фу! Брысь!
Александр грузно поднялся и спрыгнул на асфальт, а женщина в сером брезгливо посмахивала шерсть со скамейки и села.
Зачем ей было садиться на загаженную голубями лавочку, Александр так и не понял, но какое-то новое чувство, сродни ощущению скорого землетрясения, вдруг овладело им. Он взъерошился и залез под лавочку.
Скамейка трещала под каждым движением женщины, но Александр упрямо не уходил. Рабочие начали кричать еще громче, потом подошли к старикам, начали им что-то объяснять. Те забубнили, закашляли, собрали нарды и ушли.
Тут до Александра долетел грохот, как будто целая груда камней сорвалась с горы и полетела на него – в сквере появился исполинский камаз и стал с нарастающим рокотом приближаться к Александру, намереваясь расплющить его своим колесом. Александр прижал уши и замер, как заяц перед светом фар.
Рабочие в оранжевых куртках взяли ломы и начали переламывать хребты скамейкам, выдергивать их ободранные резные ручки.
Женщина в сером костюме, оторвавшись от своего блокнота, крикнула: “Загружай!”, и в кузов посыпались деревянные поленья, на которых только что сидели старики. Отряхнув руки, люди в оранжевых кофтах начали окружать Александра.
“Да, – сказала женщина, – теперь заберите эту, она вся грязная, какая гадость…”
Но когда рабочие подняли скамейку, Александра уже не было – он несся по клумбам и тротуарам, перепрыгивая лужи.
Тучи над ним медленно набухали. Подул ветер – с деревьев сорвались желто-красные листы, и бросились догонять Александра. На дороге не было ни одной знакомой старушки – только мужчина со злющим бульдогом курил у магазина.
Александр не мог понять, зачем они разломали скамейки, на которых так тепло припекало солнце? Эти люди… Для кого они разбросали везде эти мертвые хрустящие листья, куда они спрятали детей? Горький комок крутился внутри Александра.
Он бежал рысью через дорогу, вытянув хвост. Вдруг – сигнал автобуса, нарастающий шум колес, визг…
…темнота.
Нет, это он просто зажмурился.
Вот уже виднелось знакомое окно и должна слышаться музыка, какая обычно играла, когда Александр возвращался домой.
Из подъезда с криками вылетели соседи: Нинка и Павлик с пятого этажа.
“Звони в скорую!”
“Теть Зина, держитесь, мы сейчас, мы мигом…”
“Быстрее, где телефон? Кто-нибудь…”
Вихрь промчался и тяжелая дверь захлопнулась перед носом Александра, кинув ему на морду вонючий кленовый лист.
Хозяйка? Что с тобой, хозяйка…
***
Зинаида Григорьевна лежала на кровати, уперевшись взглядом в потолок. Грудь покрывал скомканный пуховый платок, а в ногах чесался Александр.
Если бы он был человеком, то понимал бы наверное, что эта синеватая бледность, сковавшая щеки Зинаиды Григорьевны, не излечивается пуховым платком, разве что в редких случаях. И даже пушистые лапки Александра, мнущие живот хозяйки могут скоро перестать ощущать ее тепло.
Но Александр не был человеком, и потому, может быть понимал еще больше. Зинаида Григорьевна заснула.
В прихожей послышалась возня и кто-то покашлял.
“Вот же понаставят обуви, ступить некуда…”
Кто-то задел вешалку, но, видимо, поймал ее. Тишина. Шорох одежды и скрип полов в коридоре. Дверь в спальню приоткрылась.
Кто-то подошел к кровати и заглянул в лицо хозяйки. Потом, убедившись, что та спит, погладил ее сморщенные руки. Хозяйкины глаза открылись.
– Кто это?
– Это я, мам, – ответил кто-то.
– Кто, я?
– Мам, ну я, Саша. Мам, проснись, я вернулся…
Зинаида Григорьевна приподнялась с кровати.
– Саша? Саша… Саша! Сашенька!
Зинаида Григорьевна вскочила, запуталась ногой в одеяле, схватилась за сердце и упала. Прямо на руки к сыну. Она протерла глаза, пошлепала себя по щекам, обхватила голову Саши и, уткнувшись в его щетинистую щеку, зарыдала.
– Как же, Саша?! Ты же… Ты же умер! Сорвался со скалы, так мне передали вот уже восемьдесят четыре дня назад.
– Я жив, мам, я здесь, не плачь. Они не правильно тебе сказали, я не мог позвонить…
Зинаида Григорьевна оглянулась на Александра. Он стоял, ощетинившись, буквой зю, и прижимал уши к самой макушке. Значит, он тоже это видит. Значит, все это не сон…
***
На ужин был свежесваренный гороховый суп. Саша сидел, наклонившись над тарелкой и, как раньше, в детстве, жмурился, пережевывая фасоль. Зинаида Григорьевна сидела рядом с сыном и, договаривая последние новости, придумывала о чем бы еще таком рассказать. Вроде все лето прошло как не виделись, а ничего и не случалось толком…
– А у нас вчера решили скамейки поменять в парке, – сказала Зинаида Григорьевна, постукивая по чашке.
– Ой, да давно пора, – не отрывая глаз от супа, ответил Саша, – Чего позориться? На них смотреть же страшно. Хотя жалко с другой стороны. Все детство на них играли в скалолазов.
Зинаида Григорьевна кивнула и взяла конфету.
– Мам, кстати, через месяц я улетаю в Южную Америку: там собирают новую группу альпинистов в Андах. Только ты не переживай, я разведаю обстановку и прилечу, хорошо?
Зинаида Григорьевна улыбнулась и погладила сына по голове.
– Только мам, у меня к тебе просьба будет. Мне одному скучно конечно, ну помнишь, как когда я в пятом классе был, а вы с папой на концерт сами ушли, а меня оставили? Ну вот также мне бывает скучно. Ты мне это… Дай мне кота с собой взять, мы бы с ним мир посмотрели, я бы ему подружку американскую нашел, а?.. Ну мам, ну что ты молчишь? А пока я тебе еще котенка подарю. Это сюрприз вообще-то был, но завтра мой коллега привезет… Черненького такого, как ты всегда хотела.
Зинаида Григорьевна, совсем разрумяненная, только кивала головой и боялась вдруг проснуться.
– Да бери конечно, Сашенька, он у нас и так кот-путешественник.
Саша вытер губы салфеткой, подошел к Александру и протянул ему свою большую загорелую руку:
– Ну что, тезка хвостатый, поедешь со мной в Бразилию?
2024 г.
