Вся казарма свистела и сопела. Один только Костик не смыкал глаз. Он упрямо пялил в потолок, заложив руки за голову. Было душно и жарко, вокруг одиноко кружилась сонная муха. Костя представлял, что вот-вот из-за сосен появится какой-нибудь великан, или огр, или ещё кто большой и страшный, кто смог бы оторвать крышу казармы, чтобы грудь защекотал свежий воздух, а над головой расстелилось звёздное покрывало. Но великан не приходил, и потолок насмешливо расходился маленькой трещиной. Тогда Костя вздохнул, и, аккуратно свесив босые ноги со второго яруса, по-кошачьи спрыгнул на холодный пол и пошёл в душевые. Там, у самой крайней раковины, которая граничила с окном, он остановился, засмотревшись в зеркало.
Косте действительно жилось несладко. Вот уже год как он носил кадетскую форму, ходил строем, отдавал честь, говорил «так точно» и «никак нет». Сначала было трудно: он не успевал одеваться за десять минут, опаздывал на занятия, всё время терял погоны и нашивки. Всё, к чему бы он ни прикоснулся – будь то воздушная винтовка или обычная швабра, не слушалось и начинало пакостить. Конечно, со временем он приноровился к кадетской жизни. Одного лишь не переборол: привычку думать по ночам. Всегда это заканчивалось плохо.
Наконец, он повернул краник, и бедная струйка обдала его руки прохладой. Но ему было недостаточно. Он аккуратно дёрнул ручку оконца и распахнул его. Снаружи послышалось стрекотанье кузнечиков. Слабый ветерок аккуратно пощекотал Костины ресницы. Он почесал свою бритую голову, и вдруг, ни с того ни с сего, сердце его защемило тоской. Костя представил себя стриженным арестантом, который сидит в холодном карцере, слушает вольный кузнечный оркестр и играет на губной гармошке. Только гармошки не хватало. Тогда он еле слышно просвистел начало «Прощания славянки», и на душе стало ещё гаже. «Ну тебя!» - подумал Костя и схватился затворить окно. Почти затворил. Что-то снаружи давило на раму. «Привет!» - разорвался хлопушкой девчачий голос, контузив Костю.
Сначала он опешил и дёрнулся, было, бежать, но взгляд незнакомки пригвоздил его к полу. Тёмная зелень глаз напоминала по цвету зимний камуфляж. Костя стоял с минуту, потирая глаза, в отчаянной надежде на то, что это всего лишь сон или игра воображения. Но девчонка не исчезала, а наоборот, приобретала явные очертания: россыпь тусклых веснушек по всему лицу, пышные рыженькие букли, зелёное испачканное платье. Тогда Костя рискнул поверить, что она существует, и тихо, но строго спросил:
- Ты кто?
- А ты кто?!
- Я первый спросил, – ловко парировал Костя, - И тише, пожалуйста. Нам может влететь.
Девочка на мгновение отвела глаза и задумалась, а Костя, почувствовав, что – о радость – может ходить, первым же делом запер дверь в душевые.
- Я Феня. Пойдём гулять?
- Рехнулась? Ты вообще как сюда попала? – в недоумении шептал Костя, пытаясь вернуть своим глазам по пять копеек былой вид.
- Гуляла. А где я?
- Кадетский корпус. На КПП написано. Там шлагбаум и будка. В такие места нельзя просто так заходить.
- Почему нельзя? Ходить можно везде, главное – захотеть. Ты ведь хочешь гулять. Разве нет?
Костя почувствовал, как изумруд Фениных глаз проходит сквозь него и дрогнул. Потом взглянул за окно: свежая летняя ночь раскинула свои широкие объятия. Сразу же вспомнилась ему казарменная духота и злостная трещинка в потолке, ночь за ночью жестоко дразнившая его. Костины кулаки сжались сами собой.
- Хорошо. Тебя нужно кому-то проводить.
- Но я не заблудилась
- Тебя нужно кому-то проводить. Жди здесь. Скоро буду – отрывисто прошептал Костя, напустив деловой вид. Быстро одевшись в парадную форму, которую кадеты, в общем-то, носили только по праздникам, Костя вернулся к окну. Увидев его, Феня звонко захихикала.
- Ты кто? Офицер?
- Ради бога, будь тише – взмолился Костя. Он вылез из окна, поправил фуражку, и, вдохнув полной грудью, не смог сдержать улыбки. Теперь кузнечики гудели и для него, теперь блестящее небо одобрительно подмигивало и ему, теперь наступила… свобода .
- Ты что, первый раз ночью гуляешь? – насмешливо осведомилась Феня. Костя тут же состроил серьёзное выражение лица, нахмурился, опять поправил фуражку и, покашляв в кулак, сказал:
- Ну что, куда тебя… Провожать?
Они без проблем минули шлагбаум, благо, спящий будочник их не заметил, и свернули на широкую дорогу, которая соединяла корпус с шоссе, ведущим в Москву. Пригород был красив и свеж всегда и всюду, но не в стенах корпуса. Бывало, Костя думал ночью, что неплохо было бы составить план побега. Шли молча. Феня то и дело ускоряла шаг, выбивалась вперёд, приседала у обочины, что-то там рассматривала, и, когда Костя нагонял её, вновь уходила дальше. Впрочем, Костю это не смущало. Он намеренно медлил и мешкался, мерно швыркал носом и выдыхал через рот, будто хотел надышаться летним сумраком на всю оставшуюся жизнь. Неожиданно Феня свернула в чащу, на узкую тропинку. Здесь они пошли вровень.
- Ты всё ещё не представился – напомнила Феня с явной претензией в голосе.
- А?
- Кто ты?
- А я не сказал? Ну, кадет – как-то неловко сказал Костя.
- Нет, ты не кадет – уверенно заключила Феня.
- В смысле не кадет?
- Видно же, что не кадет
- Уже год как кадет! – нахмурился Костя, - Видишь, форма у меня. В казарме живу. Учусь в корпусе.
- Нет. Не кадет – Феня пожала плечами и обожгла Костю смешливым взглядом. Все её движения были легки и естественны, она словно и не напрягалась, когда заносила ногу для шага или тянула руки, чтобы поправить волосы. Косте показалось, что Феня сама не знает, куда пойдёт и что сделает в следующий миг.
- Да как это не кадет? С чего бы?
- Кадеты в ногу шагать умеют. Строевая подготовка, Булавцев учит.
- Ты ещё откуда знаешь? И почему вдруг я не умею?
- Да стой ты. Вот. Вот так. Начинаем с левой, - Феня придержала Костю за руку своей ледяной ладонью, выдержала паузу и начала считать вслух, бойко выкинув ногу по прямой. Костя вяло подался вперёд, сбивая темп. Они попробовали ещё раз. Затем ещё, и ещё. Ничего не получалось.
- Вот видишь? Не умеешь! – Феня задрала нос и с видимым удовольствием от победы зашагала вперёд. Костя потупился, его губы склеились от досады. Казалось, он хотел что-то сказать, но всё не решался. Тем временем лесная тропка сужалась, тоненькие ветки всё чаще задевали Костину фуражку и китель, словно желая его раздеть. Небо заслонили сонно шумящие кроны. Ухнул филин вдалеке.
- А может я умею?! – с вызовом кинул Костя в спину Фене и тут же пожалел. Она остановилась и начала медленно поворачиваться. Пробившийся через листья лунный луч обрамлял холодный блеск её зелёных глаз. Обычно так сверкает нож убийцы в тусклом свете фонаря. Косте стало не по себе от этого взгляда. Только сейчас он вспомнил, что не следил за дорогой, и находится невесть где. Феня со стоическим спокойствием молчала, и Косте пришлось продолжить.
- Может, я умею, но просто не хочу?
- Почему это ещё не хочешь? – более едко, нежели раньше, усмехнулась она.
- Потому что… - Костя сжал руки в кулаки и прошептал, - Потому что боюсь
- Это какая-то новая фобия? Бояться маршировать?
- Ты не понимаешь, - плохо скрывая досаду, перебил Костя, - Когда мы идём и молчим, слышно только как сапоги бьются. Бац-бац-бац. Мы как будто сливаемся в одну большую сороконожку. И… Когда мы так долго шагаем, я как будто пропадаю. Ну, я чувствую, что я пропадаю. Будто меня нет, и моих мыслей нет, а есть только этот топот. А вдруг я однажды испарюсь полностью? Зашагаюсь так, и не будет меня.
- Как это не будет? Ты же потом пойдёшь на другие занятия, потом пойдёшь есть, спать, просыпаться, снова маршировать.
- Нет. Я уже никуда не пойду. Меня не будет. Будет кто-то другой, и я не знаю кто.
Неожиданно лицо Фени озарила тёплая улыбка. Её тусклые веснушки зажглись искорками, и это напугало Костю ещё сильнее.
- Вот поэтому ты и не кадет.
Больше никто ничего не говорил. Они простояли напротив друг друга то ли миг, то ли час, позволяя старушке-ночи окружить их шорохом деревьев, таинственным шумом из дремучих глубин и мягким, приятным мраком. На душе у Кости стало спокойнее и легче.
- Ну что, пошли обратно? – тихо спросила Феня.
- Да, пошли – отозвался Костя, совсем забыв, кто кого провожал.
- Давай в ногу. Не бойся, со мной ты не исчезнешь.
- Думаешь?
- Просто поверь
Феня вновь вытянула ногу вперёд, Костя с опаской вытянул свою, и они пошли обратно. По пути несколько раз сбивались, останавливались, и начинали заново. Феня уже не считала. Когда лес стал расходиться, выпуская их из своих лап, Костя и Феня шагали в унисон. Под подошвами глухо хрустели веточки и шишки, и ветер вновь принялся щекотать Костино лицо. Какая-то простая и бесхитростная радость потянула его за уголки губ. «И кто она такая?». Костя улыбнулся Фене, и та кивнула в ответ.
Когда они дошли до большой дороги, Феня остановилась. Костя изумлённо обернулся к ней.
- Теперь маршируй сам.
- Один?
- Да, один. Мне пора домой.
- Гм… - Костя замялся, словно случайно прикусил язык, - А… Ты где живёшь?
- Здесь и живу
- Где – здесь? У тебя есть адрес?
- Захочешь – отыщешь, – прохихикала она. Костя не нашёлся, что на это ответить.
- Ладно. Тогда давай… Пока.
- Пока! – кинула Феня с такой лёгкостью, что на мгновение его уколола обида. Она развернулась и убежала в лес. Её зелёное платье вскоре расплылось в общем мареве деревьев и кустов. Костя ещё долго смотрел в чащу, о чём-то думал, а потом резко развернулся и бодро зашагал к корпусу. Он чувствовал в себе невообразимую силу вопреки ночи без сна, и эта сила виделась Косте в каждом его вздохе, в каждом движении, даже в том, как движется его взгляд. И было немного грустно, совсем чуть-чуть. Светало.
Весь кадетский корпус стоял на ушах. Пропажа одного мальчика посреди ночи подняла на ноги каждого. Вызвали полицию, скорую, спасателей, шерстили лес. А когда он пришёл сам – сначала очень удивились, но потом, конечно, устроили взбучку ему и его родителям. Могли бы и отчислить, но, отец-дипломат взялся за дело основательно, и, конечно, выбил для сына ещё один шанс. Костю оставили на всё лето в корпусе, в воспитательных целях. Родители были не против. Костя скучал. После своей ночной прогулки находиться в стенах корпуса ему стало ещё тяжелее. Бывало, он всю ночь лежал и повторял себе под нос: «Кто я? Кто я? Кто я?». Щель в потолке насмешливо молчала. Тогда, чтобы хоть как-то занять себя, он достал несколько ручек разного цвета, увёл из под носа у писаря большую кипу листков и начал рисовать. Рисовал всё, что приходило в голову: лес из-за стен, великана, который эти стены ломает, карикатуры на преподавателей с вытянутыми носами и вампирскими клыками вместо зубов. Только Феню он не рисовал. Ближе к августу по его просьбе родители принесли пару пособий, кисти и карандаши. Костя вошёл во вкус, ему нравилось, что мысли, от которых раньше ломилась его голова, перекочевали на бумагу, что руки всё увереннее и увереннее делают то, что хочет он. К концу лета он нарисовал план побега – и сбежал. Через несколько дней его наконец нашли в одном селе. Грязным, исхудалым, простуженным и задумчивым. Этого корпус ему не простил. И отец тоже. Но Костя не сильно расстроился. Позже он поступил в художественный колледж, а оттуда вышел хорошим, сильным иллюстратором.
Прошло по меньшей мере два десятка лет, прежде чем Костя вернулся в пригород. За это время кадетский корпус успел закрыться, обветшать и стать памятником культуры для деревенских детей. Они ходили сюда только ночью, чтобы вызвать лесных духов и другую нечистую дребедень. «Когда я здесь учился – нечисти было навалом. Теперь нет. Теперь только природа» - думал Костя, прохаживаясь по заваленному хламом и бетонными плитами плацу.
Он проехал несколько окрестных сёл, расспрашивая у всех про рыжую девочку по имени Феня. Но все старожилы либо терялись, либо хмурились, и никто не мог вспомнить точно. Чем сильнее ускользала из его рук ниточка, ведущая к ней, тем больше он хотел её найти. Так Костя проездил целый день. Всё без толку. На ночь он остановился на обочине заросшей глухой дороги.
Выскочив на свежий воздух, дабы последний раз перед сном взглянуть на звёзды, Костя испытал сильнейшее дежавю. На мгновение он впал в ступор, потом обернулся, и узнал: перед ним оказалась знакомая лесная тропка. Он очень удивился, как это она не заросла за всё время. Словно кто-то специально держал её в порядке. Тогда Костя, неожиданно для самого себя, ринулся в машину, взял мольберт, краски, раскладной стульчик и, не медля ни минуты, нырнул в чащу. Он не помнил себя, и всё шёл, шёл и шёл. Тьма окружала его плотным кольцом, но Косте не было страшно. Почему-то он знал: она здесь.
В какой-то момент на его пути встал один тонкий лунный луч. Тут. Костя разложил стульчик, поставил мольберт под свет и стал ждать, но никто не приходил. Тогда он покричал её имя, но глухая чаща ничего не ответила. «Неужели соврала?» - грустно вздохнул он, раздумывая, что делать дальше. Просто так уезжать отсюда было жалко. «Дай хоть по памяти…» - он взялся за кисточки, открыл краску, кое-как размешал её в лунном свете. Конечно, его ждал провал – рисовать в кромешной темноте мог либо дурак, либо гений. Костя закрыл глаза, погрузился в воспоминания и начал.
Работа шла странно. Костя с трудом различал, где у него начинается рука, а где заканчивается кисть. Всё слилось и смазалось в одну линию. Портрет, при этом, выходил на удивление сносный, что немного озадачивало и даже пугало. Потом так же смазалось время: один раз моргнёт – и перед ним пролетели сутки, другой раз – и не прошло мгновения.
- Ты меня звал – оглушил его звон голоса. И реальность снова стала реальной. Зелёные глаза насмешливо сверкали перед мольбертом. Костя как раз закончил работу.
- Ты сильно вырос
- Ты тоже постарела – усмехнулся Костя в ответ, - Я тут тебя рисовал
Ничуть не изменившаяся Феня наигранно надулась. Оказывается, за двадцать с лишним лет можно научиться шутить. Она вырвала холст с мольберта, поднесла его как можно ближе к свету и начала внимательно изучать. Костю это почему-то смутило и он отвернулся. Через минуту из-за спины послышалось:
- Неплохо. Очень даже. Хотя можешь лучше
- Да?
- Да
- Но знаешь, как-то некрасиво рисовать девушку, если она тебя даже не знает. Теперь-то ты можешь представиться, да?
- Да
Косте действительно жилось несладко. Вот уже год как он носил кадетскую форму, ходил строем, отдавал честь, говорил «так точно» и «никак нет». Сначала было трудно: он не успевал одеваться за десять минут, опаздывал на занятия, всё время терял погоны и нашивки. Всё, к чему бы он ни прикоснулся – будь то воздушная винтовка или обычная швабра, не слушалось и начинало пакостить. Конечно, со временем он приноровился к кадетской жизни. Одного лишь не переборол: привычку думать по ночам. Всегда это заканчивалось плохо.
Наконец, он повернул краник, и бедная струйка обдала его руки прохладой. Но ему было недостаточно. Он аккуратно дёрнул ручку оконца и распахнул его. Снаружи послышалось стрекотанье кузнечиков. Слабый ветерок аккуратно пощекотал Костины ресницы. Он почесал свою бритую голову, и вдруг, ни с того ни с сего, сердце его защемило тоской. Костя представил себя стриженным арестантом, который сидит в холодном карцере, слушает вольный кузнечный оркестр и играет на губной гармошке. Только гармошки не хватало. Тогда он еле слышно просвистел начало «Прощания славянки», и на душе стало ещё гаже. «Ну тебя!» - подумал Костя и схватился затворить окно. Почти затворил. Что-то снаружи давило на раму. «Привет!» - разорвался хлопушкой девчачий голос, контузив Костю.
Сначала он опешил и дёрнулся, было, бежать, но взгляд незнакомки пригвоздил его к полу. Тёмная зелень глаз напоминала по цвету зимний камуфляж. Костя стоял с минуту, потирая глаза, в отчаянной надежде на то, что это всего лишь сон или игра воображения. Но девчонка не исчезала, а наоборот, приобретала явные очертания: россыпь тусклых веснушек по всему лицу, пышные рыженькие букли, зелёное испачканное платье. Тогда Костя рискнул поверить, что она существует, и тихо, но строго спросил:
- Ты кто?
- А ты кто?!
- Я первый спросил, – ловко парировал Костя, - И тише, пожалуйста. Нам может влететь.
Девочка на мгновение отвела глаза и задумалась, а Костя, почувствовав, что – о радость – может ходить, первым же делом запер дверь в душевые.
- Я Феня. Пойдём гулять?
- Рехнулась? Ты вообще как сюда попала? – в недоумении шептал Костя, пытаясь вернуть своим глазам по пять копеек былой вид.
- Гуляла. А где я?
- Кадетский корпус. На КПП написано. Там шлагбаум и будка. В такие места нельзя просто так заходить.
- Почему нельзя? Ходить можно везде, главное – захотеть. Ты ведь хочешь гулять. Разве нет?
Костя почувствовал, как изумруд Фениных глаз проходит сквозь него и дрогнул. Потом взглянул за окно: свежая летняя ночь раскинула свои широкие объятия. Сразу же вспомнилась ему казарменная духота и злостная трещинка в потолке, ночь за ночью жестоко дразнившая его. Костины кулаки сжались сами собой.
- Хорошо. Тебя нужно кому-то проводить.
- Но я не заблудилась
- Тебя нужно кому-то проводить. Жди здесь. Скоро буду – отрывисто прошептал Костя, напустив деловой вид. Быстро одевшись в парадную форму, которую кадеты, в общем-то, носили только по праздникам, Костя вернулся к окну. Увидев его, Феня звонко захихикала.
- Ты кто? Офицер?
- Ради бога, будь тише – взмолился Костя. Он вылез из окна, поправил фуражку, и, вдохнув полной грудью, не смог сдержать улыбки. Теперь кузнечики гудели и для него, теперь блестящее небо одобрительно подмигивало и ему, теперь наступила… свобода .
- Ты что, первый раз ночью гуляешь? – насмешливо осведомилась Феня. Костя тут же состроил серьёзное выражение лица, нахмурился, опять поправил фуражку и, покашляв в кулак, сказал:
- Ну что, куда тебя… Провожать?
Они без проблем минули шлагбаум, благо, спящий будочник их не заметил, и свернули на широкую дорогу, которая соединяла корпус с шоссе, ведущим в Москву. Пригород был красив и свеж всегда и всюду, но не в стенах корпуса. Бывало, Костя думал ночью, что неплохо было бы составить план побега. Шли молча. Феня то и дело ускоряла шаг, выбивалась вперёд, приседала у обочины, что-то там рассматривала, и, когда Костя нагонял её, вновь уходила дальше. Впрочем, Костю это не смущало. Он намеренно медлил и мешкался, мерно швыркал носом и выдыхал через рот, будто хотел надышаться летним сумраком на всю оставшуюся жизнь. Неожиданно Феня свернула в чащу, на узкую тропинку. Здесь они пошли вровень.
- Ты всё ещё не представился – напомнила Феня с явной претензией в голосе.
- А?
- Кто ты?
- А я не сказал? Ну, кадет – как-то неловко сказал Костя.
- Нет, ты не кадет – уверенно заключила Феня.
- В смысле не кадет?
- Видно же, что не кадет
- Уже год как кадет! – нахмурился Костя, - Видишь, форма у меня. В казарме живу. Учусь в корпусе.
- Нет. Не кадет – Феня пожала плечами и обожгла Костю смешливым взглядом. Все её движения были легки и естественны, она словно и не напрягалась, когда заносила ногу для шага или тянула руки, чтобы поправить волосы. Косте показалось, что Феня сама не знает, куда пойдёт и что сделает в следующий миг.
- Да как это не кадет? С чего бы?
- Кадеты в ногу шагать умеют. Строевая подготовка, Булавцев учит.
- Ты ещё откуда знаешь? И почему вдруг я не умею?
- Да стой ты. Вот. Вот так. Начинаем с левой, - Феня придержала Костю за руку своей ледяной ладонью, выдержала паузу и начала считать вслух, бойко выкинув ногу по прямой. Костя вяло подался вперёд, сбивая темп. Они попробовали ещё раз. Затем ещё, и ещё. Ничего не получалось.
- Вот видишь? Не умеешь! – Феня задрала нос и с видимым удовольствием от победы зашагала вперёд. Костя потупился, его губы склеились от досады. Казалось, он хотел что-то сказать, но всё не решался. Тем временем лесная тропка сужалась, тоненькие ветки всё чаще задевали Костину фуражку и китель, словно желая его раздеть. Небо заслонили сонно шумящие кроны. Ухнул филин вдалеке.
- А может я умею?! – с вызовом кинул Костя в спину Фене и тут же пожалел. Она остановилась и начала медленно поворачиваться. Пробившийся через листья лунный луч обрамлял холодный блеск её зелёных глаз. Обычно так сверкает нож убийцы в тусклом свете фонаря. Косте стало не по себе от этого взгляда. Только сейчас он вспомнил, что не следил за дорогой, и находится невесть где. Феня со стоическим спокойствием молчала, и Косте пришлось продолжить.
- Может, я умею, но просто не хочу?
- Почему это ещё не хочешь? – более едко, нежели раньше, усмехнулась она.
- Потому что… - Костя сжал руки в кулаки и прошептал, - Потому что боюсь
- Это какая-то новая фобия? Бояться маршировать?
- Ты не понимаешь, - плохо скрывая досаду, перебил Костя, - Когда мы идём и молчим, слышно только как сапоги бьются. Бац-бац-бац. Мы как будто сливаемся в одну большую сороконожку. И… Когда мы так долго шагаем, я как будто пропадаю. Ну, я чувствую, что я пропадаю. Будто меня нет, и моих мыслей нет, а есть только этот топот. А вдруг я однажды испарюсь полностью? Зашагаюсь так, и не будет меня.
- Как это не будет? Ты же потом пойдёшь на другие занятия, потом пойдёшь есть, спать, просыпаться, снова маршировать.
- Нет. Я уже никуда не пойду. Меня не будет. Будет кто-то другой, и я не знаю кто.
Неожиданно лицо Фени озарила тёплая улыбка. Её тусклые веснушки зажглись искорками, и это напугало Костю ещё сильнее.
- Вот поэтому ты и не кадет.
Больше никто ничего не говорил. Они простояли напротив друг друга то ли миг, то ли час, позволяя старушке-ночи окружить их шорохом деревьев, таинственным шумом из дремучих глубин и мягким, приятным мраком. На душе у Кости стало спокойнее и легче.
- Ну что, пошли обратно? – тихо спросила Феня.
- Да, пошли – отозвался Костя, совсем забыв, кто кого провожал.
- Давай в ногу. Не бойся, со мной ты не исчезнешь.
- Думаешь?
- Просто поверь
Феня вновь вытянула ногу вперёд, Костя с опаской вытянул свою, и они пошли обратно. По пути несколько раз сбивались, останавливались, и начинали заново. Феня уже не считала. Когда лес стал расходиться, выпуская их из своих лап, Костя и Феня шагали в унисон. Под подошвами глухо хрустели веточки и шишки, и ветер вновь принялся щекотать Костино лицо. Какая-то простая и бесхитростная радость потянула его за уголки губ. «И кто она такая?». Костя улыбнулся Фене, и та кивнула в ответ.
Когда они дошли до большой дороги, Феня остановилась. Костя изумлённо обернулся к ней.
- Теперь маршируй сам.
- Один?
- Да, один. Мне пора домой.
- Гм… - Костя замялся, словно случайно прикусил язык, - А… Ты где живёшь?
- Здесь и живу
- Где – здесь? У тебя есть адрес?
- Захочешь – отыщешь, – прохихикала она. Костя не нашёлся, что на это ответить.
- Ладно. Тогда давай… Пока.
- Пока! – кинула Феня с такой лёгкостью, что на мгновение его уколола обида. Она развернулась и убежала в лес. Её зелёное платье вскоре расплылось в общем мареве деревьев и кустов. Костя ещё долго смотрел в чащу, о чём-то думал, а потом резко развернулся и бодро зашагал к корпусу. Он чувствовал в себе невообразимую силу вопреки ночи без сна, и эта сила виделась Косте в каждом его вздохе, в каждом движении, даже в том, как движется его взгляд. И было немного грустно, совсем чуть-чуть. Светало.
Весь кадетский корпус стоял на ушах. Пропажа одного мальчика посреди ночи подняла на ноги каждого. Вызвали полицию, скорую, спасателей, шерстили лес. А когда он пришёл сам – сначала очень удивились, но потом, конечно, устроили взбучку ему и его родителям. Могли бы и отчислить, но, отец-дипломат взялся за дело основательно, и, конечно, выбил для сына ещё один шанс. Костю оставили на всё лето в корпусе, в воспитательных целях. Родители были не против. Костя скучал. После своей ночной прогулки находиться в стенах корпуса ему стало ещё тяжелее. Бывало, он всю ночь лежал и повторял себе под нос: «Кто я? Кто я? Кто я?». Щель в потолке насмешливо молчала. Тогда, чтобы хоть как-то занять себя, он достал несколько ручек разного цвета, увёл из под носа у писаря большую кипу листков и начал рисовать. Рисовал всё, что приходило в голову: лес из-за стен, великана, который эти стены ломает, карикатуры на преподавателей с вытянутыми носами и вампирскими клыками вместо зубов. Только Феню он не рисовал. Ближе к августу по его просьбе родители принесли пару пособий, кисти и карандаши. Костя вошёл во вкус, ему нравилось, что мысли, от которых раньше ломилась его голова, перекочевали на бумагу, что руки всё увереннее и увереннее делают то, что хочет он. К концу лета он нарисовал план побега – и сбежал. Через несколько дней его наконец нашли в одном селе. Грязным, исхудалым, простуженным и задумчивым. Этого корпус ему не простил. И отец тоже. Но Костя не сильно расстроился. Позже он поступил в художественный колледж, а оттуда вышел хорошим, сильным иллюстратором.
Прошло по меньшей мере два десятка лет, прежде чем Костя вернулся в пригород. За это время кадетский корпус успел закрыться, обветшать и стать памятником культуры для деревенских детей. Они ходили сюда только ночью, чтобы вызвать лесных духов и другую нечистую дребедень. «Когда я здесь учился – нечисти было навалом. Теперь нет. Теперь только природа» - думал Костя, прохаживаясь по заваленному хламом и бетонными плитами плацу.
Он проехал несколько окрестных сёл, расспрашивая у всех про рыжую девочку по имени Феня. Но все старожилы либо терялись, либо хмурились, и никто не мог вспомнить точно. Чем сильнее ускользала из его рук ниточка, ведущая к ней, тем больше он хотел её найти. Так Костя проездил целый день. Всё без толку. На ночь он остановился на обочине заросшей глухой дороги.
Выскочив на свежий воздух, дабы последний раз перед сном взглянуть на звёзды, Костя испытал сильнейшее дежавю. На мгновение он впал в ступор, потом обернулся, и узнал: перед ним оказалась знакомая лесная тропка. Он очень удивился, как это она не заросла за всё время. Словно кто-то специально держал её в порядке. Тогда Костя, неожиданно для самого себя, ринулся в машину, взял мольберт, краски, раскладной стульчик и, не медля ни минуты, нырнул в чащу. Он не помнил себя, и всё шёл, шёл и шёл. Тьма окружала его плотным кольцом, но Косте не было страшно. Почему-то он знал: она здесь.
В какой-то момент на его пути встал один тонкий лунный луч. Тут. Костя разложил стульчик, поставил мольберт под свет и стал ждать, но никто не приходил. Тогда он покричал её имя, но глухая чаща ничего не ответила. «Неужели соврала?» - грустно вздохнул он, раздумывая, что делать дальше. Просто так уезжать отсюда было жалко. «Дай хоть по памяти…» - он взялся за кисточки, открыл краску, кое-как размешал её в лунном свете. Конечно, его ждал провал – рисовать в кромешной темноте мог либо дурак, либо гений. Костя закрыл глаза, погрузился в воспоминания и начал.
Работа шла странно. Костя с трудом различал, где у него начинается рука, а где заканчивается кисть. Всё слилось и смазалось в одну линию. Портрет, при этом, выходил на удивление сносный, что немного озадачивало и даже пугало. Потом так же смазалось время: один раз моргнёт – и перед ним пролетели сутки, другой раз – и не прошло мгновения.
- Ты меня звал – оглушил его звон голоса. И реальность снова стала реальной. Зелёные глаза насмешливо сверкали перед мольбертом. Костя как раз закончил работу.
- Ты сильно вырос
- Ты тоже постарела – усмехнулся Костя в ответ, - Я тут тебя рисовал
Ничуть не изменившаяся Феня наигранно надулась. Оказывается, за двадцать с лишним лет можно научиться шутить. Она вырвала холст с мольберта, поднесла его как можно ближе к свету и начала внимательно изучать. Костю это почему-то смутило и он отвернулся. Через минуту из-за спины послышалось:
- Неплохо. Очень даже. Хотя можешь лучше
- Да?
- Да
- Но знаешь, как-то некрасиво рисовать девушку, если она тебя даже не знает. Теперь-то ты можешь представиться, да?
- Да
