Давным-давно я край покинула пшеничный, и письма-журавли туда не полетят, с высокого окна изгиб реки привычный не виден мне теперь, не слышен старый сад.
Но в памяти, в саду меж яблонь и сирени тихонько ходит дед под черною чадрой – в медовую жару, в полуденной мигрени он в улей не спеша жужжащий прячет рой.
Воспитывает пчел и внуков любопытных, по праздникам гармонь к большой груди прижмет, и лошадь запряжет… И мерный стук копытный из солнечных времен ко мне опять плывет.
Вот снова у печи с сестренкою и братом сухарики грызем и слушаем рассказ о том, как на войне служил наш дед солдатом, и нескольких бойцов от смерти как-то спас: крестьянская душа смекалкою богата, в то время, как фашист вокруг прицельно бьёт, командует наш дед: «Давай сюда, ребята!» – и в свежую воронку все тащат пулемёт.
И только улеглись – вновь комья полетели, вновь яркий куст огня в свой краткий миг цветёт – зияет яма там, где только что сидели. «Ну, дважды в цель одну снаряд не попадёт».
Его могли убить раз сто в той дикой бойне, но дед наш уцелел – дождался дом отца, хромал, но знай шутил, когда бывало больно: «Корявый, но живой, что ствол у деревца».
И вот уж деда нет, он долго мирно пожил в заботах о селе в простой, и в трудный час. И доброта его на яблоньку похожа – ветвится и цветет, благословляя нас.