Свидание
Раиса Николаевна медленно прогуливалась по аллее парка Победы. На голове её была новая шляпка красной соломки с огромным белым плиссированным цветком. Ей очень нравилась эта шляпка, хотя кажется, она ей совсем не шла. Ну и ладно. Зато она удачно сочеталась с её красными лодочками на небольшом каблуке. Высокую обувь она уже давно не носила. Артроз. Не то, чтобы она маниакально следила за своим здоровьем, но надо же было что-то обсуждать с Ниной. А та, помимо обсуждения мод и спектаклей, любила поговорить о болезнях. Своих и чужих. В основном о своих, что порой доводило Раису Николаевну до бешенства и внутричерепного давления, но другой приятельницы в Севастополе у неё не было.
Раиса Николаевна достала из сумочки пудреницу и внимательно осмотрела своё лицо. Поправила причёску, подкрасила красной помадой губы и присела на лавочку недалеко от шумного фонтана. Лето потихоньку уходило из солнечного города. Туристы, «отдыхашки», как их называют севастопольцы, потихоньку разъезжаются по местам прописки. Наверное, теперь и Раису Николаевну тоже можно назвать «местной».
Ей шестьдесят с хвостиком, среднего роста, «неудачный», по её мнению, нос. Зато шикарные волосы, без седины, красивого кофейного оттенка. И ноги, сильные, спортивные, с выраженными икрами. Покатые загорелые плечи с ямочками до сих пор притягивали взгляды импозантных мужчин, но Раиса Николаевна давно не обращала никакого внимания ни на мужчин, ни на их взгляды.
Судьба продемонстрировала неожиданный кульбит. Раиса прожила с мужем долгих сорок четыре года. Вырастили прекрасную дочь. Вместе делили радости и печали. Всё очень банально. Все счастливые семьи до умопомрачения банальны. Такое скучное ежедневное счастье, без скандалов, драк и измен, растянувшееся почти в полстолетия.
С Севочкой она познакомилась на первом курсе Политеха. В институте в него были влюблены все представительницы женского пола, от первокурсниц до уборщицы бабМаши. Широкоплечий, с благородной осанкой блондин с карими глазами и вечно с каким-то справочником подмышкой. Отличник, надежда курса, любимчик ректора, тот год для него был выпускной.
Раиса Николаевна, тогда, конечно, Раечка, влюбилась в него без памяти. Кто бы тогда мог подумать, что через три года, в семьдесят восьмом, они поженятся. А ещё через год родилась Мариночка. Институт, конечно, пришлось оставить.
Сева как-то быстро стал подниматься по карьере, Раиса на работу так и не пошла. Воспитывала Мариночку, занималась собой и рукоделием. Подруги бросали укоризненные взгляды, давили сквозь зубы презрительное «домохозяйка», говорили что-то про промышленную мощь страны и производственные подвиги. Раиса кивала головой и неторопливо собиралась в бассейн. Соседки шептались у подъезда, что «девчонка-то больная, вот Райка и засела дома». Это была неправда. Просто ей хотелось себя посвятить семье, любимым людям. С удовольствием готовила, научилась шить и вязать, что очень пригодилось в голодные девяностые, когда зарплаты мужа еле-еле хватало на корм коту.
Жили хорошо, радостно. Казалось, и не расставались никогда. И в магазин и в отпуск – всегда вместе, за руку, прижавшись плечом к плечу. Мариночка выросла, вышла замуж за хорошего, доброго юношу Юрия, перспективного специалиста и уехала за ним в Мурманск.
А Раисе так и виделось, как будут они с Севочкой, уже, конечно, с Всеволодом Ивановичем, стареть вместе, всё так же, рядышком. Будут гулять во дворе с внуками, а глядишь, и с правнуками. Она свяжет мужу шерстяные гетры в полосочку, чтобы икры были в тепле, а себе розовый палантин. И будут сидеть по весне на солнце у подъезда, разглядывать набухшие почки деревьев, и слушать журчание ручейков, несущих бумажные кораблики вниз по улице. И будет хорошо и покойно, как всегда.
Но Севочка умер. Внезапно. Однажды зимним утром она проснулась, потянулась к нему за ежеутренним поцелуем, а он уже холодный.
Дочь с зятем тут же приехали и занялись устройством похорон. Упокоился он на Хованском кладбище. Раису Николаевну долго не могли увести от гроба. Она стояла, слегка покачиваясь на ветру, бледная, с синими, от холода, губами и синяками под глазами. Раиса не плакала, молчала, лишь время от времени подносила мятый несвежий платок к губам, словно старалась удержать рыдания. Другой рукой она так цепко держалась за край гроба, что её белые от мороза пальцы окоченели без перчаток. Мариночка поднесла нашатырь.
Февраль выдался морозный и ветреный. На второй день после похорон Раиса слегла. На четвёртый день зять настоял на вызове скорой. Госпитализировали сразу. Раиса Николаевна не сопротивлялась. Ей было всё равно. И ничего с этим уже не поделать.
«Воспаление лёгких с осложнениями» – так обозначил диагноз лечащий врач и надолго закрылся в кабинете с дочерью и зятем. Оттуда Мариночка вышла с покрасневшими глазами, заплаканная и слегка пошатываясь. Зять со странно посеревшим лицом крепко держал её за локоть.
– Мамочка, после болезни твои лёгкие будут ещё долго восстанавливаться. Врач настоятельно советует тебе переменить климат. Поехать надо туда, где ты сможешь ежедневно плавать, – Мариночка крепко сжала её руку и вымученно улыбнулась. – Мы с Юрой всё устроим. Главное, что бы ты выздоровела и полностью восстановилась. Хорошо?
Раиса Николаевна безразлично пожала плечами. Какая разница, где она будет, если Севочки нет?
Выбор был между дорогой Ялтой и героическим Севастополем. И хоть врач настоятельно советовал всё же ехать в Ялту, Раиса Николаевна выбрала второе.
Ей сняли маленькую квартирку на ПОРе[1], недалеко от Парка Победы. Удачно, что рядом с домом рынок, где продают вкусные помидоры и красный лук. До пляжа «Омега» можно пройти пешочком, а от остановки на топике[2] можно доехать до Графской пристани за пятнадцать минут. Там в сезон каждый вечер играют музыканты, художники выставляют картины, гуляют семьи с детьми, на летней сцене выступают певцы и молодёжные коллективы. Так легко смешаться с толпой, подпеть знакомые песни, припомнить забытые «па» под «Севастопольский вальс», а потом на приморском бульваре любоваться закатом. Или выйти на «Цум»е[3], дойти через жилой квартал до парка Ахматовой, прогуляться между рядами благоухающих роз до пляжа «Солнечный». А ещё можно посетить Херсонес, побродить после экскурсии между развалинами. И она в своей рутине так и не доехала пока до 35 батареи. И очень хочется в Балаклаву, на «Золотой» пляж. И на Фиолент. А ещё…
Раиса Николаевна сама не заметила, как быстро она тут прижилась. Ей нравились абрикосы и кизил, растущие в городе вдоль улиц, яркие пятна цветущих кустов гибискуса, устремлённые ввысь макушки стройных туй, раскидистые кисти шёлковой альбиции. Её не пугали сколопендры и саранча, а непривычно чёрной ночью пение цикад навевало что-то милое, из детства. Она быстро сообразила, что тут подкармливать придётся не только кошек, но и ежей, снующих вечерами под ногами в поисках пропитания. Так прошло уже четыре года.
С приятельницей Ниной ходили в театр и на концерты приезжающих артистов. Вместе покупали шляпки и веера, необходимая вещь в жарком общественном транспорте. Выбирали персики и инжир и варили варенье. Мариночка с Юрой приезжали навещать два раза в год. В общем, Раиса Николаевна ожила.
Нельзя сказать, что она совсем уж не скучала по своему дому. Иногда, при просмотре канала «Москва 24» у неё вырывалось случайное: «Ой, это же рядом с нами!». Щемило сердце перед Новым годом, когда вся страна смотрела «Иронию судьбы или с лёгким паром» и следила за приключениями героев, она смотрела на храм Михаила Архангела, где крестила Мариночку. Вздыхала, глядя на проходки героя Александра Ширвиндта перед универсамом возле станции метро Юго-Западная, и сглатывала слёзы, когда Женя Лукашин танцевал лезгинку между домами по проспекту Вернадского. Ведь именно там, в середине восьмидесятых их семье дали квартиру, в доме номер 125, где впоследствии открылся знаменитый «театр на Юго-Западе». Квартира осталась, дом остался, а «того» района уже нет. Время бесповоротно изменило всё: и место, и людей, и даже запахи. Раиса Николаевна считала, что это неизбежно и абсолютно нормально. Всё меняется – это жизнь. Ничего не попишешь.
Вот только в последний год ей стало неспокойно. Странное чувство, будто что-то забыла. По несколько раз в день она проверяла кошелёк и документы. Проверяла газ и воду. Звонила в нехорошем предчувствии дочери, но та уверяла, что всё в порядке. Сходила к терапевту, сдала кровь на анализ. Раиса Николаевна точно знала, что-то не так!
Прозрение пришло неожиданно. В середине августа она проводила Мариночку и Юру, гостивших у нее, и прямо с вокзала заехала на рынок за овощами и зеленью. Проходя по рядам торговцев мимо киоска с разливным пивом, услышала из колонки, висевшей над дверью, популярную песню. Автоматически стала подпевать: «Тополиный пух, жара, июль…» И вдруг остановилась и чуть не выронила пакет.
Вот чего не хватает! Конечно, в Севастополе тоже растут тополя, но такого количества тополиного пуха, как на Большой Семёновской, где она училась и жила до замужества, Раиса не видела. Вдруг стало тяжело дышать.
Весь вечер просидела на кухне. На столе лежал не разобранный пакет. Вскипевший чайник давно остыл. Тушь от слёз растеклась по щекам некрасивыми разводами.
Конечно, дочь увезла её из Москвы не только из медицинских соображений. Понятно, что после ухода Всеволода Ивановича всё вокруг будет напоминать о его смерти. Марина росла в атмосфере безграничной любви родителей. И оставить маму наедине с горем она побоялась. Раиса это понимала и была благодарна дочери за все старания. Но сегодня она поняла, что помимо мужа она потеряла ещё что-то очень важное и родное.
На следующий день, ничего никому не говоря, Раиса Николаевна купила билет на поезд.
Москва встретила серым дождливым небом. Обычная погода для конца лета. Памятуя об этом, Раиса Николаевна специально положила в сумочку маленький складной зонт. Прошла сквозь вокзал и с толпой спустилась в метро. Остановилась и, прислонившись к колонне, с удовольствием вдыхала этот неповторимый, ни с чем не сравнимый запах метрополитена. Как же она по нему, оказывается, скучала! Доехала с пересадкой до Юго-Западной, вышла на улицу. Дождь прекратился, было довольно свежо. Тщательно обходя лужи, Раиса Николаевна направилась в сторону дома, с любопытством оглядывалась вокруг. Район вроде бы остался прежним, но что-то неуловимо поменялось. Загадка.
В подъезде недавно сделали ремонт, стены выкрашены краской другого цвета, нежели прежде. Постояла перед дверью квартиры, собираясь с духом и теребя ключи. Наконец, повернула ручку и вошла.
В нос ударил запах нежилого помещения. С подоконников пропали все цветы. На мебели – слой пыли. Включила электричество в общем щитке. Открыла вентиль подачи воды. Поставила чайник на газ. Потом опасливо зашла в спальню. Окна были плотно занавешены пыльными тёмно-синими шторами. Раиса стремительно прошла через комнату и решительно, рывком, отдёрнула их в стороны. Кровать, на которой умер Севочка, накрыта новым, каким-то чужим покрывалом. Кругом пыль и дохлые мухи.
Весь следующий день Раиса Николаевна приводила квартиру в порядок. Пылесосила, мыла полы и окна, стирала, гладила. Перемыла всю посуду и выбросила старый половичок. И с каждой минутой ей становилось как-то легче. Вдруг почудилось, что она пропустила что-то очень важное, пока жила у моря. И теперь это нужно обязательно наверстать.
Приняв душ, легла в кровать и долго смотрела на семейную фотографию, висевшую на стене. Снимок сделан давно, Мариночке тут тринадцать, но воспоминание живо, словно это было вчера. И какие они тут счастливые. Были.
Хотя, почему были? Разве она несчастна? Прожила много лет в счастливом браке с любимым человеком. Слушая рассказы подруг, она поражалась, как живут другие женщины. В сущности, она ещё не старая женщина. И бежать от прошлого – глупо.
Проснулась в прекрасном расположении духа. В проёме окна синело безоблачное небо. Раиса Николаевна с удовольствием потянулась, широко зевнула и бодро встала с кровати.
День обещал быть тёплым, поэтому она решила поехать погулять. Достала из чемодана всё ту же красную шляпку, надела любимые лодочки и накрасила губы помадой в цвет шляпки.
Вышла из метро в Александровский сад. Было жарко, и Раиса достала из сумочки веер. Солнечные лучи пробивались через соломенные переплёты шляпки и ложились причудливыми кружевами на лицо. Раиса Николаевна чувствовала себя сейчас очень красивой, даже экстравагантной. Но старалась не думать, что шляпка ей, всё же, не к лицу.
Она медленно двигалась мимо грота, любуясь на отдыхающих горожан. Было много молодёжи: юноши с татуировками, девицы с разноцветными волосами. Они ей нравились, эти молодые люди – такие они яркие, улыбчивые, эмоциональные.
Перевела взгляд в другую сторону, и увидела бодрого старика, лет восьмидесяти. Тот сидел на лавочке, в теньке. Он был в старомодном потёртом костюме с галстуком, аккуратно причёсан и чисто выбрит. В руках он держал небольшой томик в зелёном переплете и букет жёлтых гладиолусов. «Видимо, с дачи привёз», – подумалось ей. Старик близоруко щурился на прохожих. Вдруг просветлел лицом, не без труда поднялся с лавочки и пошёл навстречу невысокой седовласой женщине в цветастом платье. Та приняла букет, он галантно поцеловал ей руку и они пошли прочь, о чём-то переговариваясь.
Раиса Николаевна села на освободившуюся лавочку и прикрыла глаза. Вспомнилось, сколько раз они с Севочкой здесь гуляли. Муж вообще считал, что прогулка – самое лучшее решение любого вопроса, а в качестве профилактики простудных заболеваний ей цены нет.
И сейчас же встал перед глазами тот промозглый день конца октября. Раиса была уже глубоко беременна. Шёл косой дождь, капли громко капали на большой черный зонт, пахло прелой листвой. Чувствовалось приближение зимы, на них тёплые пальто и перчатки. Они медленно и молча шли по Александровскому саду, тесно прижавшись друг к другу. И сад укрывал их пеленой дождя, прятал за ветвями клёна тайну скорого появления на свет новой жизни. Осенний Александровский сад, как бабка-повитуха, закрывал их своим жёлто-коричневым подолом от посторонних глаз.
Раиса достала из сумочки бутылку воды и сделала глоток. Поправила помаду, встала и пошла дальше.
Пройдя через рамки металлодетектора, ступила на брусчатку Красной площади. И вспомнилось ей праздничное седьмое ноября восемьдесят седьмого года. Мужу на работе дали пригласительные билеты на парад. Они сидели на трибуне рядом с Мавзолеем. Было не по себе оттого, что руководство партии во главе с Горбачёвым было так близко. Раиса с удовольствием отметила, что у Севы точно такой же мохеровый шарф, что и у Михаила Сергеевича. Не зря отвалила большие деньги той надоедливой кооперативщице.
Погода в тот день была солнечная, тёплая, градусник показывал плюс двенадцать. Мариночке уже было шесть с половиной, она смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, сжимая в маленькой ручке сильно потрёпанную гвоздику.
Площадь была украшена с размахом. На кремлёвской стене развешаны гербы всех союзных республик, перемежаемые хвойными гирляндами. На ГУМе огромный портрет Ленина на алом фоне, Огромные транспаранты с лозунгами «Демократия! Мир! Перестройка! Ускорение!», на фасаде музея Ленина на красном фоне гигантская цифра юбилейного года революции. Начался парад, неразборчивые поздравления, громогласное «Ура!», потом пошли военные колонны. Одни, вторые, третьи… Но когда вышли знаменосцы с флагами, и вся площадь превратилась в красное колышущее море, у Раисы захватило дух от гордости за свою страну, свой город.Она вдруг осознала, какое это счастье находиться сейчас тут, в центре событий, лично участвовать в празднике, за которым вся страна наблюдает через экран телевизора, своими глазами видеть то, о чём кто-то лишь прочитает в газете.
Так, в облаке воспоминаний, Раиса прошла насквозь площадь, к Васильевскому спуску. Остановилась на Большом Москворецком мосту, чтобы полюбоваться на башни Московского Кремля, Собор Василия Блаженного, проводить взглядом речной трамвайчик, проплывающий по Москве-реке. И тут память её перенесла в лето семьдесят восьмого.
Июнь, глубокая ночь. Город остывает после жаркого дня. Свидание слишком затянулось, давно не ходят метро и автобусы, а денег на такси нет. Родителей предупредили, хорошо, что в кармане завалялись две двушки. Раечке завтра наверняка влетит от отца, но её сейчас это не тревожит. Она заливисто смеётся над шутками Севочки, всё время поправляет непослушную чёлку и украдкой любуется его красивым лицом и спортивным телом. Ах, как он был хорош собой! Просто не верилось, что из всех девушек он выбрал именно её, что они уже два года дружат, и может быть, это перерастёт во что-то серьёзное…
Вдруг Сева стал читать Бальмонта, громко, с выражением, энергично жестикулируя:
Ты – шелест нежного листка,
Ты – ветер, шепчущий украдкой,
Ты – свет, бросаемый лампадкой,
Где брезжит сладкая тоска…
Он широко шагал в ритм стихотворения, а она улыбалась… Так и дошли они до этого моста. Севочка схватил её за руки, повернул к Кремлю и указывая на сердце города проговорил: «Только посмотри, как прекрасна Москва ночью!» И действительно, пустынный тёмный город, украшенный гирляндами электрических огней, выглядел замком из сказки. Красными глазами дракона смотрели на них рубины пятиконечных звёзд, чуть дальше горела подсветкой высотка на Котельнической набережной, а в тёмной Москве-реке волны играли отражением огней, будто рыбья чешуя переливается.
– Ах, как красиво, правда? – восторженно выдохнула она. – Кажется, что это декорация к какой-то опере…
Он повернулся и посмотрел как-то странно.
– Раечка, выходи за меня замуж, – вдруг проговорил он, и помолчав, добавил, – пожалуйста…
Воспоминания, воспоминания… А ведь то платьице, в котором она была в тот вечер до сих пор висит в её шкафу. Рука не поднимается выбросить. «Может, перешью потом внучке», – и Раиса Николаевна улыбнулась своим мыслям.
Вдруг ей подумалось, что Москва всегда была немым свидетелем событий. Как близкий родственник, что всегда рядом. Сопереживала горестям, радовалась добру. Однажды, раскрыв руки, приняла раз и навсегда, окутала нежностью и заботой, и как любящая бабушка, прижав руки к груди, наблюдала за взрослением своего чада: что же из тебя вырастет, кем станешь? Сломаешься под гнётом трудностей или выстоишь и окрепнешь? Проживёшь ли достойную жизнь, созидая доброе, нужное или пропадёшь в погоне за лёгкими деньгами? Не променяешь ли жизнь на блестящую шелуху и фантики? Раисе Николаевне верилось, что у неё всё получилось, так как надо.
А жизнь идёт дальше. Впереди ещё много счастья. И теперь она точно знала, что всё будет хорошо. В груди стало легко и покойно.
Какое, однако, получилось свидание с собой…
Услышала чей-то смех, повернулась. Две совсем молоденькие девчушки что-то обсуждали, кидая на неё косые взгляды. Раиса Николаевна недоумённо оглядела себя, может быть, испачкалась где-то, но ничего особенного не увидела.
– Не беспокойтесь. Мы обсуждаем... – одна из них, рыжеволосая, глазами показала на голову Раисы, – очень даже миленькая шляпка.
– Да, нам очень она понравилась, – улыбнулась вторая. – Сейчас мало кто носит шляпки, в общем-то вообще никто… А ведь это очень круто выглядит! Вам к лицу!
– Вот как? Спасибо, очень приятно!
Раиса Николаевна, нежно прикоснулась к головному убору. И, вскинув голову, бодро зашагала в сторону Большой Ордынки.
[1]ПОР (жаргон., сокращ.) – Проспект Октябрьской Революции, одноимённая остановка.
[2] Топик – маршрутное такси, образовалось от названия южнокорейского микроавтобуса Asia Topic, широко применявшегося в Севастополе в конце 90-х гг.
[3] ЦУМ – одноимённая остановка.
Раиса Николаевна достала из сумочки пудреницу и внимательно осмотрела своё лицо. Поправила причёску, подкрасила красной помадой губы и присела на лавочку недалеко от шумного фонтана. Лето потихоньку уходило из солнечного города. Туристы, «отдыхашки», как их называют севастопольцы, потихоньку разъезжаются по местам прописки. Наверное, теперь и Раису Николаевну тоже можно назвать «местной».
Ей шестьдесят с хвостиком, среднего роста, «неудачный», по её мнению, нос. Зато шикарные волосы, без седины, красивого кофейного оттенка. И ноги, сильные, спортивные, с выраженными икрами. Покатые загорелые плечи с ямочками до сих пор притягивали взгляды импозантных мужчин, но Раиса Николаевна давно не обращала никакого внимания ни на мужчин, ни на их взгляды.
Судьба продемонстрировала неожиданный кульбит. Раиса прожила с мужем долгих сорок четыре года. Вырастили прекрасную дочь. Вместе делили радости и печали. Всё очень банально. Все счастливые семьи до умопомрачения банальны. Такое скучное ежедневное счастье, без скандалов, драк и измен, растянувшееся почти в полстолетия.
С Севочкой она познакомилась на первом курсе Политеха. В институте в него были влюблены все представительницы женского пола, от первокурсниц до уборщицы бабМаши. Широкоплечий, с благородной осанкой блондин с карими глазами и вечно с каким-то справочником подмышкой. Отличник, надежда курса, любимчик ректора, тот год для него был выпускной.
Раиса Николаевна, тогда, конечно, Раечка, влюбилась в него без памяти. Кто бы тогда мог подумать, что через три года, в семьдесят восьмом, они поженятся. А ещё через год родилась Мариночка. Институт, конечно, пришлось оставить.
Сева как-то быстро стал подниматься по карьере, Раиса на работу так и не пошла. Воспитывала Мариночку, занималась собой и рукоделием. Подруги бросали укоризненные взгляды, давили сквозь зубы презрительное «домохозяйка», говорили что-то про промышленную мощь страны и производственные подвиги. Раиса кивала головой и неторопливо собиралась в бассейн. Соседки шептались у подъезда, что «девчонка-то больная, вот Райка и засела дома». Это была неправда. Просто ей хотелось себя посвятить семье, любимым людям. С удовольствием готовила, научилась шить и вязать, что очень пригодилось в голодные девяностые, когда зарплаты мужа еле-еле хватало на корм коту.
Жили хорошо, радостно. Казалось, и не расставались никогда. И в магазин и в отпуск – всегда вместе, за руку, прижавшись плечом к плечу. Мариночка выросла, вышла замуж за хорошего, доброго юношу Юрия, перспективного специалиста и уехала за ним в Мурманск.
А Раисе так и виделось, как будут они с Севочкой, уже, конечно, с Всеволодом Ивановичем, стареть вместе, всё так же, рядышком. Будут гулять во дворе с внуками, а глядишь, и с правнуками. Она свяжет мужу шерстяные гетры в полосочку, чтобы икры были в тепле, а себе розовый палантин. И будут сидеть по весне на солнце у подъезда, разглядывать набухшие почки деревьев, и слушать журчание ручейков, несущих бумажные кораблики вниз по улице. И будет хорошо и покойно, как всегда.
Но Севочка умер. Внезапно. Однажды зимним утром она проснулась, потянулась к нему за ежеутренним поцелуем, а он уже холодный.
Дочь с зятем тут же приехали и занялись устройством похорон. Упокоился он на Хованском кладбище. Раису Николаевну долго не могли увести от гроба. Она стояла, слегка покачиваясь на ветру, бледная, с синими, от холода, губами и синяками под глазами. Раиса не плакала, молчала, лишь время от времени подносила мятый несвежий платок к губам, словно старалась удержать рыдания. Другой рукой она так цепко держалась за край гроба, что её белые от мороза пальцы окоченели без перчаток. Мариночка поднесла нашатырь.
Февраль выдался морозный и ветреный. На второй день после похорон Раиса слегла. На четвёртый день зять настоял на вызове скорой. Госпитализировали сразу. Раиса Николаевна не сопротивлялась. Ей было всё равно. И ничего с этим уже не поделать.
«Воспаление лёгких с осложнениями» – так обозначил диагноз лечащий врач и надолго закрылся в кабинете с дочерью и зятем. Оттуда Мариночка вышла с покрасневшими глазами, заплаканная и слегка пошатываясь. Зять со странно посеревшим лицом крепко держал её за локоть.
– Мамочка, после болезни твои лёгкие будут ещё долго восстанавливаться. Врач настоятельно советует тебе переменить климат. Поехать надо туда, где ты сможешь ежедневно плавать, – Мариночка крепко сжала её руку и вымученно улыбнулась. – Мы с Юрой всё устроим. Главное, что бы ты выздоровела и полностью восстановилась. Хорошо?
Раиса Николаевна безразлично пожала плечами. Какая разница, где она будет, если Севочки нет?
Выбор был между дорогой Ялтой и героическим Севастополем. И хоть врач настоятельно советовал всё же ехать в Ялту, Раиса Николаевна выбрала второе.
Ей сняли маленькую квартирку на ПОРе[1], недалеко от Парка Победы. Удачно, что рядом с домом рынок, где продают вкусные помидоры и красный лук. До пляжа «Омега» можно пройти пешочком, а от остановки на топике[2] можно доехать до Графской пристани за пятнадцать минут. Там в сезон каждый вечер играют музыканты, художники выставляют картины, гуляют семьи с детьми, на летней сцене выступают певцы и молодёжные коллективы. Так легко смешаться с толпой, подпеть знакомые песни, припомнить забытые «па» под «Севастопольский вальс», а потом на приморском бульваре любоваться закатом. Или выйти на «Цум»е[3], дойти через жилой квартал до парка Ахматовой, прогуляться между рядами благоухающих роз до пляжа «Солнечный». А ещё можно посетить Херсонес, побродить после экскурсии между развалинами. И она в своей рутине так и не доехала пока до 35 батареи. И очень хочется в Балаклаву, на «Золотой» пляж. И на Фиолент. А ещё…
Раиса Николаевна сама не заметила, как быстро она тут прижилась. Ей нравились абрикосы и кизил, растущие в городе вдоль улиц, яркие пятна цветущих кустов гибискуса, устремлённые ввысь макушки стройных туй, раскидистые кисти шёлковой альбиции. Её не пугали сколопендры и саранча, а непривычно чёрной ночью пение цикад навевало что-то милое, из детства. Она быстро сообразила, что тут подкармливать придётся не только кошек, но и ежей, снующих вечерами под ногами в поисках пропитания. Так прошло уже четыре года.
С приятельницей Ниной ходили в театр и на концерты приезжающих артистов. Вместе покупали шляпки и веера, необходимая вещь в жарком общественном транспорте. Выбирали персики и инжир и варили варенье. Мариночка с Юрой приезжали навещать два раза в год. В общем, Раиса Николаевна ожила.
Нельзя сказать, что она совсем уж не скучала по своему дому. Иногда, при просмотре канала «Москва 24» у неё вырывалось случайное: «Ой, это же рядом с нами!». Щемило сердце перед Новым годом, когда вся страна смотрела «Иронию судьбы или с лёгким паром» и следила за приключениями героев, она смотрела на храм Михаила Архангела, где крестила Мариночку. Вздыхала, глядя на проходки героя Александра Ширвиндта перед универсамом возле станции метро Юго-Западная, и сглатывала слёзы, когда Женя Лукашин танцевал лезгинку между домами по проспекту Вернадского. Ведь именно там, в середине восьмидесятых их семье дали квартиру, в доме номер 125, где впоследствии открылся знаменитый «театр на Юго-Западе». Квартира осталась, дом остался, а «того» района уже нет. Время бесповоротно изменило всё: и место, и людей, и даже запахи. Раиса Николаевна считала, что это неизбежно и абсолютно нормально. Всё меняется – это жизнь. Ничего не попишешь.
Вот только в последний год ей стало неспокойно. Странное чувство, будто что-то забыла. По несколько раз в день она проверяла кошелёк и документы. Проверяла газ и воду. Звонила в нехорошем предчувствии дочери, но та уверяла, что всё в порядке. Сходила к терапевту, сдала кровь на анализ. Раиса Николаевна точно знала, что-то не так!
Прозрение пришло неожиданно. В середине августа она проводила Мариночку и Юру, гостивших у нее, и прямо с вокзала заехала на рынок за овощами и зеленью. Проходя по рядам торговцев мимо киоска с разливным пивом, услышала из колонки, висевшей над дверью, популярную песню. Автоматически стала подпевать: «Тополиный пух, жара, июль…» И вдруг остановилась и чуть не выронила пакет.
Вот чего не хватает! Конечно, в Севастополе тоже растут тополя, но такого количества тополиного пуха, как на Большой Семёновской, где она училась и жила до замужества, Раиса не видела. Вдруг стало тяжело дышать.
Весь вечер просидела на кухне. На столе лежал не разобранный пакет. Вскипевший чайник давно остыл. Тушь от слёз растеклась по щекам некрасивыми разводами.
Конечно, дочь увезла её из Москвы не только из медицинских соображений. Понятно, что после ухода Всеволода Ивановича всё вокруг будет напоминать о его смерти. Марина росла в атмосфере безграничной любви родителей. И оставить маму наедине с горем она побоялась. Раиса это понимала и была благодарна дочери за все старания. Но сегодня она поняла, что помимо мужа она потеряла ещё что-то очень важное и родное.
На следующий день, ничего никому не говоря, Раиса Николаевна купила билет на поезд.
Москва встретила серым дождливым небом. Обычная погода для конца лета. Памятуя об этом, Раиса Николаевна специально положила в сумочку маленький складной зонт. Прошла сквозь вокзал и с толпой спустилась в метро. Остановилась и, прислонившись к колонне, с удовольствием вдыхала этот неповторимый, ни с чем не сравнимый запах метрополитена. Как же она по нему, оказывается, скучала! Доехала с пересадкой до Юго-Западной, вышла на улицу. Дождь прекратился, было довольно свежо. Тщательно обходя лужи, Раиса Николаевна направилась в сторону дома, с любопытством оглядывалась вокруг. Район вроде бы остался прежним, но что-то неуловимо поменялось. Загадка.
В подъезде недавно сделали ремонт, стены выкрашены краской другого цвета, нежели прежде. Постояла перед дверью квартиры, собираясь с духом и теребя ключи. Наконец, повернула ручку и вошла.
В нос ударил запах нежилого помещения. С подоконников пропали все цветы. На мебели – слой пыли. Включила электричество в общем щитке. Открыла вентиль подачи воды. Поставила чайник на газ. Потом опасливо зашла в спальню. Окна были плотно занавешены пыльными тёмно-синими шторами. Раиса стремительно прошла через комнату и решительно, рывком, отдёрнула их в стороны. Кровать, на которой умер Севочка, накрыта новым, каким-то чужим покрывалом. Кругом пыль и дохлые мухи.
Весь следующий день Раиса Николаевна приводила квартиру в порядок. Пылесосила, мыла полы и окна, стирала, гладила. Перемыла всю посуду и выбросила старый половичок. И с каждой минутой ей становилось как-то легче. Вдруг почудилось, что она пропустила что-то очень важное, пока жила у моря. И теперь это нужно обязательно наверстать.
Приняв душ, легла в кровать и долго смотрела на семейную фотографию, висевшую на стене. Снимок сделан давно, Мариночке тут тринадцать, но воспоминание живо, словно это было вчера. И какие они тут счастливые. Были.
Хотя, почему были? Разве она несчастна? Прожила много лет в счастливом браке с любимым человеком. Слушая рассказы подруг, она поражалась, как живут другие женщины. В сущности, она ещё не старая женщина. И бежать от прошлого – глупо.
Проснулась в прекрасном расположении духа. В проёме окна синело безоблачное небо. Раиса Николаевна с удовольствием потянулась, широко зевнула и бодро встала с кровати.
День обещал быть тёплым, поэтому она решила поехать погулять. Достала из чемодана всё ту же красную шляпку, надела любимые лодочки и накрасила губы помадой в цвет шляпки.
Вышла из метро в Александровский сад. Было жарко, и Раиса достала из сумочки веер. Солнечные лучи пробивались через соломенные переплёты шляпки и ложились причудливыми кружевами на лицо. Раиса Николаевна чувствовала себя сейчас очень красивой, даже экстравагантной. Но старалась не думать, что шляпка ей, всё же, не к лицу.
Она медленно двигалась мимо грота, любуясь на отдыхающих горожан. Было много молодёжи: юноши с татуировками, девицы с разноцветными волосами. Они ей нравились, эти молодые люди – такие они яркие, улыбчивые, эмоциональные.
Перевела взгляд в другую сторону, и увидела бодрого старика, лет восьмидесяти. Тот сидел на лавочке, в теньке. Он был в старомодном потёртом костюме с галстуком, аккуратно причёсан и чисто выбрит. В руках он держал небольшой томик в зелёном переплете и букет жёлтых гладиолусов. «Видимо, с дачи привёз», – подумалось ей. Старик близоруко щурился на прохожих. Вдруг просветлел лицом, не без труда поднялся с лавочки и пошёл навстречу невысокой седовласой женщине в цветастом платье. Та приняла букет, он галантно поцеловал ей руку и они пошли прочь, о чём-то переговариваясь.
Раиса Николаевна села на освободившуюся лавочку и прикрыла глаза. Вспомнилось, сколько раз они с Севочкой здесь гуляли. Муж вообще считал, что прогулка – самое лучшее решение любого вопроса, а в качестве профилактики простудных заболеваний ей цены нет.
И сейчас же встал перед глазами тот промозглый день конца октября. Раиса была уже глубоко беременна. Шёл косой дождь, капли громко капали на большой черный зонт, пахло прелой листвой. Чувствовалось приближение зимы, на них тёплые пальто и перчатки. Они медленно и молча шли по Александровскому саду, тесно прижавшись друг к другу. И сад укрывал их пеленой дождя, прятал за ветвями клёна тайну скорого появления на свет новой жизни. Осенний Александровский сад, как бабка-повитуха, закрывал их своим жёлто-коричневым подолом от посторонних глаз.
Раиса достала из сумочки бутылку воды и сделала глоток. Поправила помаду, встала и пошла дальше.
Пройдя через рамки металлодетектора, ступила на брусчатку Красной площади. И вспомнилось ей праздничное седьмое ноября восемьдесят седьмого года. Мужу на работе дали пригласительные билеты на парад. Они сидели на трибуне рядом с Мавзолеем. Было не по себе оттого, что руководство партии во главе с Горбачёвым было так близко. Раиса с удовольствием отметила, что у Севы точно такой же мохеровый шарф, что и у Михаила Сергеевича. Не зря отвалила большие деньги той надоедливой кооперативщице.
Погода в тот день была солнечная, тёплая, градусник показывал плюс двенадцать. Мариночке уже было шесть с половиной, она смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, сжимая в маленькой ручке сильно потрёпанную гвоздику.
Площадь была украшена с размахом. На кремлёвской стене развешаны гербы всех союзных республик, перемежаемые хвойными гирляндами. На ГУМе огромный портрет Ленина на алом фоне, Огромные транспаранты с лозунгами «Демократия! Мир! Перестройка! Ускорение!», на фасаде музея Ленина на красном фоне гигантская цифра юбилейного года революции. Начался парад, неразборчивые поздравления, громогласное «Ура!», потом пошли военные колонны. Одни, вторые, третьи… Но когда вышли знаменосцы с флагами, и вся площадь превратилась в красное колышущее море, у Раисы захватило дух от гордости за свою страну, свой город.Она вдруг осознала, какое это счастье находиться сейчас тут, в центре событий, лично участвовать в празднике, за которым вся страна наблюдает через экран телевизора, своими глазами видеть то, о чём кто-то лишь прочитает в газете.
Так, в облаке воспоминаний, Раиса прошла насквозь площадь, к Васильевскому спуску. Остановилась на Большом Москворецком мосту, чтобы полюбоваться на башни Московского Кремля, Собор Василия Блаженного, проводить взглядом речной трамвайчик, проплывающий по Москве-реке. И тут память её перенесла в лето семьдесят восьмого.
Июнь, глубокая ночь. Город остывает после жаркого дня. Свидание слишком затянулось, давно не ходят метро и автобусы, а денег на такси нет. Родителей предупредили, хорошо, что в кармане завалялись две двушки. Раечке завтра наверняка влетит от отца, но её сейчас это не тревожит. Она заливисто смеётся над шутками Севочки, всё время поправляет непослушную чёлку и украдкой любуется его красивым лицом и спортивным телом. Ах, как он был хорош собой! Просто не верилось, что из всех девушек он выбрал именно её, что они уже два года дружат, и может быть, это перерастёт во что-то серьёзное…
Вдруг Сева стал читать Бальмонта, громко, с выражением, энергично жестикулируя:
Ты – шелест нежного листка,
Ты – ветер, шепчущий украдкой,
Ты – свет, бросаемый лампадкой,
Где брезжит сладкая тоска…
Он широко шагал в ритм стихотворения, а она улыбалась… Так и дошли они до этого моста. Севочка схватил её за руки, повернул к Кремлю и указывая на сердце города проговорил: «Только посмотри, как прекрасна Москва ночью!» И действительно, пустынный тёмный город, украшенный гирляндами электрических огней, выглядел замком из сказки. Красными глазами дракона смотрели на них рубины пятиконечных звёзд, чуть дальше горела подсветкой высотка на Котельнической набережной, а в тёмной Москве-реке волны играли отражением огней, будто рыбья чешуя переливается.
– Ах, как красиво, правда? – восторженно выдохнула она. – Кажется, что это декорация к какой-то опере…
Он повернулся и посмотрел как-то странно.
– Раечка, выходи за меня замуж, – вдруг проговорил он, и помолчав, добавил, – пожалуйста…
Воспоминания, воспоминания… А ведь то платьице, в котором она была в тот вечер до сих пор висит в её шкафу. Рука не поднимается выбросить. «Может, перешью потом внучке», – и Раиса Николаевна улыбнулась своим мыслям.
Вдруг ей подумалось, что Москва всегда была немым свидетелем событий. Как близкий родственник, что всегда рядом. Сопереживала горестям, радовалась добру. Однажды, раскрыв руки, приняла раз и навсегда, окутала нежностью и заботой, и как любящая бабушка, прижав руки к груди, наблюдала за взрослением своего чада: что же из тебя вырастет, кем станешь? Сломаешься под гнётом трудностей или выстоишь и окрепнешь? Проживёшь ли достойную жизнь, созидая доброе, нужное или пропадёшь в погоне за лёгкими деньгами? Не променяешь ли жизнь на блестящую шелуху и фантики? Раисе Николаевне верилось, что у неё всё получилось, так как надо.
А жизнь идёт дальше. Впереди ещё много счастья. И теперь она точно знала, что всё будет хорошо. В груди стало легко и покойно.
Какое, однако, получилось свидание с собой…
Услышала чей-то смех, повернулась. Две совсем молоденькие девчушки что-то обсуждали, кидая на неё косые взгляды. Раиса Николаевна недоумённо оглядела себя, может быть, испачкалась где-то, но ничего особенного не увидела.
– Не беспокойтесь. Мы обсуждаем... – одна из них, рыжеволосая, глазами показала на голову Раисы, – очень даже миленькая шляпка.
– Да, нам очень она понравилась, – улыбнулась вторая. – Сейчас мало кто носит шляпки, в общем-то вообще никто… А ведь это очень круто выглядит! Вам к лицу!
– Вот как? Спасибо, очень приятно!
Раиса Николаевна, нежно прикоснулась к головному убору. И, вскинув голову, бодро зашагала в сторону Большой Ордынки.
[1]ПОР (жаргон., сокращ.) – Проспект Октябрьской Революции, одноимённая остановка.
[2] Топик – маршрутное такси, образовалось от названия южнокорейского микроавтобуса Asia Topic, широко применявшегося в Севастополе в конце 90-х гг.
[3] ЦУМ – одноимённая остановка.