Защитник Отечества
В избе жарко топилась русская печь, когда ко мне приплёлся дед Игнат. Он снял свой треух, отряхивая от снега, несколько раз ударил о полу старенького овчинного полушубка и прошёл к печи, оставляя на половицах мокрые следы от валенок.
— Чего варишь? — спросил он, заглянув в кипящий чугунок на загнетке.
Я медитировал, сидя на сундуке в позе лотоса. На экране широкоформатного телевизора медленно чередовались пропитанные солнечным светом сочные картинки смешанных лесов, высоких гор, голубых озёр с хрустальной водой, завораживающе лилась мелодия пастушьей свирели.
— Тыквенную кашу, — ответил я, не шелохнувшись, проследив за ним глазами. — Тётка Маруся давно уже тыквой поделилась, да как-то времени не было с ней заниматься. Теперь кашеварю. Сейчас завтракать будем.
— Ты вот дурью маешься, — неожиданно выговорил с горечью старик, — а по деревне, который уже день голодные волки рыщут. Не ровен час, загрызут кого-нибудь. Аль тебе не совестно будет перед обществом?
— Дед, ты чего-то путаешь? — обиделся я на его слова. — Я-то тут при чём?
— А то сам не знаешь? — сердито засопел дед Игнат, и от негодования у него даже затряслась седая борода. — У тебя одного есть ружьё, и ты обязан всех нас жителей защитить. Аль я не прав?
Охотничье ружьё у меня действительно имелось. Это была устаревшая модель шестнадцатого калибра. Дешёвую одностволку я приобрёл ещё в советские годы, когда мне только что исполнилось восемнадцать. Тогда я просто бредил стать охотником: сидеть в засаде, выжидая кабанов ли, лосей, как опытный следопыт разбирать замысловатые заячьи петли и скидки, выслеживать хитроумных лис, подманивать жирных уток «манком», на утренней или вечерней зорьке, когда особенно сильна тяга вальдшнепов, настрелять их полный ягдташ.
Я не ожидал, что первая же моя охота, окажется и последний. В тот день я чудом подстрелил лису. Радость от добычи быстро схлынула: передо мной лежал мёртвый зверёк, который всего лишь несколько минут назад весело бегал по полю, разыскивая под снегом мышей. Ярко-алая на белом кровь застыла, и пушистая шубка уже не была такой красивой. Я заглянул в остекленевшие глаза, и мне стало её очень жалко. Кто я такой, чтобы распоряжаться чужими жизнями? С тех пор я перестал охотиться и забыл про ружьё. А потом была армия, автомат Калашникова, который я научился разбирать и собирать менее чем за десять секунд. Теперь даже одинокого муравья при встрече жалею, перешагиваю, чтобы сохранить ему жизнь.
— Верное слово я сказал? — продолжал наседать на меня дед Игнат.
Понимая, что старик не отстанет и медитация на сегодняшний день безнадёжно испорчена, я со вздохом спросил:
— От меня-то ты чего хочешь?
— Гляди-ко, сподобился, — всплеснул руками дед Игнат и удовлетворённо тряхнул косматой головой. — А требуется нам с тобой волчьи следы обследовать. Чтоб иметь представление, где и зачем эти хищники намечают учинить серый разбой.
Мы сели завтракать. Звучно схлёбывая с деревянной ложки жидкую кашу, дед Игнат от души не переставал нахваливать:
— Вкусная каша! Даже и не знал, что ты такой отъявленный кашевар.
Я предложил добавки, но старик отказался.
— Ты, Мишанька, лучше ружьё с собой возьми, — сказал он, разглаживая ладонью бороду и сыто жмурясь. — Не ровен час, волки могут напасть. Чем будем тогда обороняться?
Я не стал спорить и чтобы потешить старика, прихватил с собой ружьё, сунул в карман три патрона.
— То-то и оно, — проговорил дед Игнат, сильно довольный моей покладистостью. — Со мной не пропадёшь.
Мы вышли на улицу. Февральский день был в самом разгаре. В ясном безоблачном небе василькового цвета светило солнце. Искрясь в его лучах, медленно падали редкие снежинки.
Дед Игнат глубоко вдохнул свежего морозного воздуха, улыбнулся, потом, как видно спохватившись, с нарочитым сожалением сказал, чтобы в очередной раз затронуть мою совесть:
— Так бы и жил на белом свете, если бы не эти паршивые волки. Слопают старика и имени не спросят.
Посмеиваясь, я вынес из сарая две пары лыж, — одни охотничьи, другие на ботинках. Когда крепил старику валенки, заметил маячившее в окне лицо тётки Маруси, с интересом наблюдавшей за нашими сборами. Семидесятичетырёхлетняя тётка Маруся приходилась дочерью деду Игнату.
Опираясь на палки, старик медленно двинулся в сторону видневшегося вдалеке леса. Я поправил за спиной ружьё и направился следом.
— Мужики, — вдруг окликнула нас тётка Маруся, выскочив на своё крыльцо в накинутой телогрейке, — никак вы на охоту лыжи навострили? Небось, мамонта собираетесь подстрелить?
Она звонко расхохоталась и тотчас скрылась за дверью, громыхнув щеколдой.
— Вот вредная баба, — выругался в сердцах дед Игнат. — Всё бы ей шутить. А того не ведает, что мы идём её жизнь спасать. Если бы она знала, какая её опасность подстерегает, так сразу бы в штаны наложила. — Он с досадой сплюнул.
Волчьи широкопалые следы обнаружились сразу же за нашими огородами. Слегка припорошенные снегом, они были хороши заметны.
— Гляди-ко, — взволнованно сообщил дед Игнат, ткнув лыжной палкой в след, — прямо с лошадиное копыто. Это что ж тогда получается? — он озадаченно покрутил головой по сторонам. — Эти волки размером с телёнка будут? Нет, Михайло, ты как хочешь, а чтоб подчистую извёл эту напасть. Такое серьёзное соседство нам ни к чему.
Я присел и пальцами осторожно поворошил свежий снег.
— Три или четыре волка здесь прошли, — определил я, вспомнив, что волки, как правило, ходят след в след. — Поэтому и отпечаток таким крупным кажется. Двигаем дальше.
— Вряд ли тут до ста лет доживёшь, — пробормотал с неудовольствием старик, пристраиваясь за мной на лыжню. — Ходи да оглядывайся.
Мы прошли заснеженным лугом, и следы вывели нас к кромке леса, к могучей старой сосне. Лет ей, наверное, было двести, не менее. У её шершавого ствола, с обсыпанными коричневыми иголками внизу, неожиданно мы увидели смёрзшиеся кровавые ошметки, и клочки рыжей шерсти, похожие на собачьи. Собак у нас в деревне ни у кого не было, и это осталось для нас загадкой.
Дед Игнат, который всю дорогу бурчал что-то о современных нравах обнаглевших волков, которые «шландают» по деревне как у себя дома, вдруг надолго замолчал, как видно соображая что-то своё. Пока я внимательно рассматривал место волчьего пиршества, он с тревогой всматривался в лесную чащу.
— Мишань, — наконец заговорил он глухим, чуть осекавшимся голосом, — ну их к шутам этих волков. Давай вертаться домой. У меня с твоей каши что-то живот расстроился.
Чтобы ободрить старика, я уверенно сказал:
— Ушли волки. Нечем им у нас в деревне поживиться, вот и ушли. Залётные.
— Да, залётные? — уныло пробормотал старик, поглядывая по сторонам, и вдруг неимоверно оживился. — Мишань, ты бы бабахнул вверх для острастки. На всякий случай.
Я вынул из кармана патрон шестнадцатого калибра, зарядил ружьё. Делал всё неторопливо, искоса поглядывая на деда Игната, который замер не дыша, с волнением наблюдая за моими руками, вытянув по-гусиному свою тонкую дряблую шею. Отдача у ружья была слабая, и я решился предложить.
— Старый, — сказал я, — не желаешь армейскую молодость вспомнить, самому бабахнуть?
— Это я за милое дело! — обрадовался старик и с трепетом принял у меня ружьё, крепко прижал к плечу и выстрели вверх. Раскатисто треснул выстрел, по лесу прокатилось долгое эхо. Дед Игнат покачнулся, но на ногах устоял. — Ну-ка, Мишанька, заряди ещё.
Теперь старик повёл себя более уверенно, даже прицелился в сосновую шишку, висевшую едва ли не на самой макушке. В очередной раз треснул выстрел, и вниз свалилась отстрелянная шишка, а на наши головы обильно посыпался снег.
— Учись пока я ишо живой, — хвастливо заявил дед Игнат и нервно захихикал. — Мне теперь сам чёрт не брат.
Сделав большой круг по лесу, чтобы точно удостовериться, что волки покинули нашу местность, мы устало возвращались домой. Уже от задов мы заметили тётку Маруся. Она стояла на крыльце и, подбоченившись, усиленно вглядывалась в нашу сторону.
— Опять сейчас разговор про мамонта заведёт, — потерянно пробормотал дед Игнат. — Дался он ей.
Но тётка Маруся, глядя на нас, и словом не обмолвилась о злосчастном мамонте, а наоборот принялась как-то подозрительно нахваливать:
— Ой, мужички, какие вы румяные да бодрые. Прям на вас не налюбуюсь. Небось, проголодались? А я там цельную чашку пирожков с капустой напекла, буду вас угощать. Заходите мои родные.
Дед Игнат заговорщицки мне подмигнул, а когда шли сенцами, скороговоркой шепнул:
— Может и на стопку расщедрится?
Тётка Маруся и вправду поставила на стол графинчик с водкой, тарелку с пирожками и обсыпанный ядрёным хреном холодец.
— С устатку, — сказала она. — Да и я с вами для затравки выпью.
Не прошло и десяти минут, как разомлевший дед Игнат с жаром принялся рассказывать дочери, как он стрелял из ружья и «если бы в это время на нас с Мишаней напали волки, им точно бы не поздоровилось».
Облокотившись на стол и подперев сухими кулачками раскрасневшиеся щёки, тётка Маруся терпеливо слушала, глядя на отца с любовью.
— А он ведь у нас на границе служил, — неожиданно подала она тихий голосок. — У нас и фотка есть, где отец на коне скачет.
Она указала пальцем в простенок. Там в большой рамке среди кучи мелких чёрно-белых фотографий многочисленных родственников, в самом уголке приютился тот самый снимок. На нём был запечатлён момент, когда молодой дед Игнат на коне перепрыгивает через ограду. Он в военной форме в звании старшего сержанта, в фуражке, закреплённой ремешком под подбородком, чтобы фуражка не свалилась с лихого наездника во время скачки
— Я ведь в армии ворошиловским стрелком был, — с гордостью заявил дед Игнат, и часто-часто замигал белёсыми ресницами. — Никто супротив меня в роте не мог сравняться в стрельбе. Словно вчера всё было, — с надрывом проговорил он и замолчал, задумчиво покусывая свои прокуренные жёлтые усы.
Более удачного момента поздравить деда Игната с «Днём защитника Отечества» нельзя было и придумать. И хоть до него оставались какие-то два дня, я не смог удержаться: как был раздетый, сбегал к себе и вернулся с подарком.
— Дед Игнат, — сказал я торжественно, невольно подражая голосу известного диктора Юрия Левитана, — от имени твоей дочери Марии Игнатьевны, от моей жены Лены и от меня лично поздравляем тебя с наступающим мужским праздником 23 февраля!
— Ура-а! — подхватила тётка Маруся и захлопала в ладоши.
Дед Игнат, заметно волнуясь, взял плоскую коробочку, открыл крышку с серебристым Российским гербом. Внутри на красной подложке лежал пистолет-зажигалка, точная копия ТТ, с выгравированной на стволе дарственной надписью «Доблестному защитнику Отечества Игнатову И. Л. от благодарных потомков». У сувенира имелась ещё одна особенность: он мог стрелять холостыми патронами, как пугач. Самое то, чтобы распугивать волков или других хищников.
Я впервые увидел, как дед Игнат по-настоящему заплакал.
Тётка Маруся поднялась из-за стола, прижала косматую голову отца к себе, и, поглаживая шершавой ладонью по спутанным волосам, певуче сказала:
— Защитничек ты наш.
— Чего варишь? — спросил он, заглянув в кипящий чугунок на загнетке.
Я медитировал, сидя на сундуке в позе лотоса. На экране широкоформатного телевизора медленно чередовались пропитанные солнечным светом сочные картинки смешанных лесов, высоких гор, голубых озёр с хрустальной водой, завораживающе лилась мелодия пастушьей свирели.
— Тыквенную кашу, — ответил я, не шелохнувшись, проследив за ним глазами. — Тётка Маруся давно уже тыквой поделилась, да как-то времени не было с ней заниматься. Теперь кашеварю. Сейчас завтракать будем.
— Ты вот дурью маешься, — неожиданно выговорил с горечью старик, — а по деревне, который уже день голодные волки рыщут. Не ровен час, загрызут кого-нибудь. Аль тебе не совестно будет перед обществом?
— Дед, ты чего-то путаешь? — обиделся я на его слова. — Я-то тут при чём?
— А то сам не знаешь? — сердито засопел дед Игнат, и от негодования у него даже затряслась седая борода. — У тебя одного есть ружьё, и ты обязан всех нас жителей защитить. Аль я не прав?
Охотничье ружьё у меня действительно имелось. Это была устаревшая модель шестнадцатого калибра. Дешёвую одностволку я приобрёл ещё в советские годы, когда мне только что исполнилось восемнадцать. Тогда я просто бредил стать охотником: сидеть в засаде, выжидая кабанов ли, лосей, как опытный следопыт разбирать замысловатые заячьи петли и скидки, выслеживать хитроумных лис, подманивать жирных уток «манком», на утренней или вечерней зорьке, когда особенно сильна тяга вальдшнепов, настрелять их полный ягдташ.
Я не ожидал, что первая же моя охота, окажется и последний. В тот день я чудом подстрелил лису. Радость от добычи быстро схлынула: передо мной лежал мёртвый зверёк, который всего лишь несколько минут назад весело бегал по полю, разыскивая под снегом мышей. Ярко-алая на белом кровь застыла, и пушистая шубка уже не была такой красивой. Я заглянул в остекленевшие глаза, и мне стало её очень жалко. Кто я такой, чтобы распоряжаться чужими жизнями? С тех пор я перестал охотиться и забыл про ружьё. А потом была армия, автомат Калашникова, который я научился разбирать и собирать менее чем за десять секунд. Теперь даже одинокого муравья при встрече жалею, перешагиваю, чтобы сохранить ему жизнь.
— Верное слово я сказал? — продолжал наседать на меня дед Игнат.
Понимая, что старик не отстанет и медитация на сегодняшний день безнадёжно испорчена, я со вздохом спросил:
— От меня-то ты чего хочешь?
— Гляди-ко, сподобился, — всплеснул руками дед Игнат и удовлетворённо тряхнул косматой головой. — А требуется нам с тобой волчьи следы обследовать. Чтоб иметь представление, где и зачем эти хищники намечают учинить серый разбой.
Мы сели завтракать. Звучно схлёбывая с деревянной ложки жидкую кашу, дед Игнат от души не переставал нахваливать:
— Вкусная каша! Даже и не знал, что ты такой отъявленный кашевар.
Я предложил добавки, но старик отказался.
— Ты, Мишанька, лучше ружьё с собой возьми, — сказал он, разглаживая ладонью бороду и сыто жмурясь. — Не ровен час, волки могут напасть. Чем будем тогда обороняться?
Я не стал спорить и чтобы потешить старика, прихватил с собой ружьё, сунул в карман три патрона.
— То-то и оно, — проговорил дед Игнат, сильно довольный моей покладистостью. — Со мной не пропадёшь.
Мы вышли на улицу. Февральский день был в самом разгаре. В ясном безоблачном небе василькового цвета светило солнце. Искрясь в его лучах, медленно падали редкие снежинки.
Дед Игнат глубоко вдохнул свежего морозного воздуха, улыбнулся, потом, как видно спохватившись, с нарочитым сожалением сказал, чтобы в очередной раз затронуть мою совесть:
— Так бы и жил на белом свете, если бы не эти паршивые волки. Слопают старика и имени не спросят.
Посмеиваясь, я вынес из сарая две пары лыж, — одни охотничьи, другие на ботинках. Когда крепил старику валенки, заметил маячившее в окне лицо тётки Маруси, с интересом наблюдавшей за нашими сборами. Семидесятичетырёхлетняя тётка Маруся приходилась дочерью деду Игнату.
Опираясь на палки, старик медленно двинулся в сторону видневшегося вдалеке леса. Я поправил за спиной ружьё и направился следом.
— Мужики, — вдруг окликнула нас тётка Маруся, выскочив на своё крыльцо в накинутой телогрейке, — никак вы на охоту лыжи навострили? Небось, мамонта собираетесь подстрелить?
Она звонко расхохоталась и тотчас скрылась за дверью, громыхнув щеколдой.
— Вот вредная баба, — выругался в сердцах дед Игнат. — Всё бы ей шутить. А того не ведает, что мы идём её жизнь спасать. Если бы она знала, какая её опасность подстерегает, так сразу бы в штаны наложила. — Он с досадой сплюнул.
Волчьи широкопалые следы обнаружились сразу же за нашими огородами. Слегка припорошенные снегом, они были хороши заметны.
— Гляди-ко, — взволнованно сообщил дед Игнат, ткнув лыжной палкой в след, — прямо с лошадиное копыто. Это что ж тогда получается? — он озадаченно покрутил головой по сторонам. — Эти волки размером с телёнка будут? Нет, Михайло, ты как хочешь, а чтоб подчистую извёл эту напасть. Такое серьёзное соседство нам ни к чему.
Я присел и пальцами осторожно поворошил свежий снег.
— Три или четыре волка здесь прошли, — определил я, вспомнив, что волки, как правило, ходят след в след. — Поэтому и отпечаток таким крупным кажется. Двигаем дальше.
— Вряд ли тут до ста лет доживёшь, — пробормотал с неудовольствием старик, пристраиваясь за мной на лыжню. — Ходи да оглядывайся.
Мы прошли заснеженным лугом, и следы вывели нас к кромке леса, к могучей старой сосне. Лет ей, наверное, было двести, не менее. У её шершавого ствола, с обсыпанными коричневыми иголками внизу, неожиданно мы увидели смёрзшиеся кровавые ошметки, и клочки рыжей шерсти, похожие на собачьи. Собак у нас в деревне ни у кого не было, и это осталось для нас загадкой.
Дед Игнат, который всю дорогу бурчал что-то о современных нравах обнаглевших волков, которые «шландают» по деревне как у себя дома, вдруг надолго замолчал, как видно соображая что-то своё. Пока я внимательно рассматривал место волчьего пиршества, он с тревогой всматривался в лесную чащу.
— Мишань, — наконец заговорил он глухим, чуть осекавшимся голосом, — ну их к шутам этих волков. Давай вертаться домой. У меня с твоей каши что-то живот расстроился.
Чтобы ободрить старика, я уверенно сказал:
— Ушли волки. Нечем им у нас в деревне поживиться, вот и ушли. Залётные.
— Да, залётные? — уныло пробормотал старик, поглядывая по сторонам, и вдруг неимоверно оживился. — Мишань, ты бы бабахнул вверх для острастки. На всякий случай.
Я вынул из кармана патрон шестнадцатого калибра, зарядил ружьё. Делал всё неторопливо, искоса поглядывая на деда Игната, который замер не дыша, с волнением наблюдая за моими руками, вытянув по-гусиному свою тонкую дряблую шею. Отдача у ружья была слабая, и я решился предложить.
— Старый, — сказал я, — не желаешь армейскую молодость вспомнить, самому бабахнуть?
— Это я за милое дело! — обрадовался старик и с трепетом принял у меня ружьё, крепко прижал к плечу и выстрели вверх. Раскатисто треснул выстрел, по лесу прокатилось долгое эхо. Дед Игнат покачнулся, но на ногах устоял. — Ну-ка, Мишанька, заряди ещё.
Теперь старик повёл себя более уверенно, даже прицелился в сосновую шишку, висевшую едва ли не на самой макушке. В очередной раз треснул выстрел, и вниз свалилась отстрелянная шишка, а на наши головы обильно посыпался снег.
— Учись пока я ишо живой, — хвастливо заявил дед Игнат и нервно захихикал. — Мне теперь сам чёрт не брат.
Сделав большой круг по лесу, чтобы точно удостовериться, что волки покинули нашу местность, мы устало возвращались домой. Уже от задов мы заметили тётку Маруся. Она стояла на крыльце и, подбоченившись, усиленно вглядывалась в нашу сторону.
— Опять сейчас разговор про мамонта заведёт, — потерянно пробормотал дед Игнат. — Дался он ей.
Но тётка Маруся, глядя на нас, и словом не обмолвилась о злосчастном мамонте, а наоборот принялась как-то подозрительно нахваливать:
— Ой, мужички, какие вы румяные да бодрые. Прям на вас не налюбуюсь. Небось, проголодались? А я там цельную чашку пирожков с капустой напекла, буду вас угощать. Заходите мои родные.
Дед Игнат заговорщицки мне подмигнул, а когда шли сенцами, скороговоркой шепнул:
— Может и на стопку расщедрится?
Тётка Маруся и вправду поставила на стол графинчик с водкой, тарелку с пирожками и обсыпанный ядрёным хреном холодец.
— С устатку, — сказала она. — Да и я с вами для затравки выпью.
Не прошло и десяти минут, как разомлевший дед Игнат с жаром принялся рассказывать дочери, как он стрелял из ружья и «если бы в это время на нас с Мишаней напали волки, им точно бы не поздоровилось».
Облокотившись на стол и подперев сухими кулачками раскрасневшиеся щёки, тётка Маруся терпеливо слушала, глядя на отца с любовью.
— А он ведь у нас на границе служил, — неожиданно подала она тихий голосок. — У нас и фотка есть, где отец на коне скачет.
Она указала пальцем в простенок. Там в большой рамке среди кучи мелких чёрно-белых фотографий многочисленных родственников, в самом уголке приютился тот самый снимок. На нём был запечатлён момент, когда молодой дед Игнат на коне перепрыгивает через ограду. Он в военной форме в звании старшего сержанта, в фуражке, закреплённой ремешком под подбородком, чтобы фуражка не свалилась с лихого наездника во время скачки
— Я ведь в армии ворошиловским стрелком был, — с гордостью заявил дед Игнат, и часто-часто замигал белёсыми ресницами. — Никто супротив меня в роте не мог сравняться в стрельбе. Словно вчера всё было, — с надрывом проговорил он и замолчал, задумчиво покусывая свои прокуренные жёлтые усы.
Более удачного момента поздравить деда Игната с «Днём защитника Отечества» нельзя было и придумать. И хоть до него оставались какие-то два дня, я не смог удержаться: как был раздетый, сбегал к себе и вернулся с подарком.
— Дед Игнат, — сказал я торжественно, невольно подражая голосу известного диктора Юрия Левитана, — от имени твоей дочери Марии Игнатьевны, от моей жены Лены и от меня лично поздравляем тебя с наступающим мужским праздником 23 февраля!
— Ура-а! — подхватила тётка Маруся и захлопала в ладоши.
Дед Игнат, заметно волнуясь, взял плоскую коробочку, открыл крышку с серебристым Российским гербом. Внутри на красной подложке лежал пистолет-зажигалка, точная копия ТТ, с выгравированной на стволе дарственной надписью «Доблестному защитнику Отечества Игнатову И. Л. от благодарных потомков». У сувенира имелась ещё одна особенность: он мог стрелять холостыми патронами, как пугач. Самое то, чтобы распугивать волков или других хищников.
Я впервые увидел, как дед Игнат по-настоящему заплакал.
Тётка Маруся поднялась из-за стола, прижала косматую голову отца к себе, и, поглаживая шершавой ладонью по спутанным волосам, певуче сказала:
— Защитничек ты наш.
