Сибирь. Ранняя осень. Моросит дождь. Я стою на трассе, ловлю попутку. Тормозит фура.
– Приветствую, до города подкинешь?
– Полезай, – буркнул седовласый водитель.
– Спасибо, – ответил я, залезая в кабину. – Ваш напарник спит, шуметь нельзя?
– Его пушкой не разбудишь, так что болтать можно. В город погулять или дела?
– Егерь я. В контору надо заехать, да и так, продукты купить, медикаменты, в общем, к цивилизации поближе. Раза два в год наведываюсь.
– Далеко владения твои?
– На лодке вверх по течению, почти два часа до посёлка.
– Ух. И до города восемь. Почти весь день добираешься?
– Да, ночую там.
Дождик прибавил и уже поливал от всей души. Дворники еле поспевали.
– Звать-то как тебя? – спросил водитель.
– Андрей.
– Меня Шура.
– Андрей, расскажи что-нибудь, наверно, много всяких историй случается в тайге?
– Ну, не так уж много, но случаются, – улыбнувшись, сказал я.
«Можно и рассказать, ехать долго, да и не часто с людьми общаться приходиться. А водила вроде бы нормальный человек», – подумал я.
– Лет десять назад это было, во время обхода заповедника. Осень в тайгу рано приходит. В конце августа. Пора красива, грациозна, и в то же время от неё веет некой мистической тайной. Иду и любуюсь тайгой, наслаждаясь свежестью воздуха. Вышел на пригорок, внизу река. Вдруг слышу – выстрел. Потом ещё один. Я к реке, смотрю, медведица лежит подстреленная, а рядом медвежонок суетится. Маленький совсем, месяца два-три, не более. На груди белое пятно, красавец. Я смотрю по сторонам, кто же, думаю, стрелял?! Из-за утёса лодка вынырнула, заметили меня двое, тут же лодка развернулась и ушла. Всё это в метрах тридцати. Я браконьеров хорошо разглядел и накрепко запомнил. Один рыжий, волос и борода как огонь. А второй – лысый и худой, со шрамом через всё лицо. До заимки недалеко, взял я мохнатого малыша с собой. Одного его оставлять нельзя было, погиб бы.
– Тяжёлый небось, руки не отнялись?
– Нет, он ещё маленький совсем был, веса не набрал. Но зато он мне потом жару дал. Его же кормить молоком надо. Я в лодку и в посёлок. Помимо бутылочек, сосок, пришлось козу купить. Пока на ноги его поставил, намучился с ним…
– А как назвал-то лохматого?
– Храп. Он пока маленький был, так храпел, что, наверно, вся округа слышала и боялась приблизиться к моей избе.
– Так медвежонок прямо с тобой в избе жил?
– Ну да. Так он же как дитё малое, ласки требует. А вот чуть подрос, мы вместе с ним стали ходить по тайге. И мне весело, и он мир познаёт, округу. Я с ним разговаривал, как с человеком, как с другом. Мы понимали друг друга с полувзгляда. Например, собираюсь вот на обход, по сторонам посмотрел, вроде бы всё взял. Смотрю на Храпа, киваю ему, мол, пошли, а он фыркает, подойдёт к печи, и несёт оттуда упаковку патронов, которые я поставил с вечера подсушиться. И так во всём. Года через три, когда медвежонок ещё подрос, стал пропадать на недельку-другую. Иногда уходил и на месяц, но всегда возвращался. Прикипел я к зверю. И вот как-то ранней весной Храп ушёл и больше не вернулся. Затосковал я.
– Да уж, – понимающе покачал головой водила. – Дальше-то что?
– Прошло лето, пришла снова осень, даже выпал первый снег. Я делал обход заповедника, далеко ушёл. Сначала не придал этому значения… следы волчьи, вся тропа истоптана. Подумал, залётный какой-то волчара бродит. Вышел на опушку и слышу вой, и не одинокий. Через пару минут меня окружила целая стая. Откуда они тут взялись, даже не знаю. В заповедник волки раньше не заходили. Может, голод… Ну, думаю, всё, приплыл, Андрей, стрельбой их не распугаешь, а только разозлишь. Да и патронов я с собой столько не брал. Пару выстрелов сделать успею, и всё.
Волки сомкнули круг и уже готовы были броситься на меня. Я выстрелил в вожака, тот упал замертво.
Тут раздался медвежий рёв. Стая тут же отступила и ушла. На опушке стоял Храп.
– Ну и дела. Так получается, он тебе жизнь спас?
– Да! Мой косолапый тогда подошёл ко мне, лизнул в щёку. Храп так всегда делал, когда маленький был. И ушёл. Я не видел своего лохматого воспитанника, но чувствовал, он рядом. Сопровождал Храп меня почти до избушки.
Дождь продолжал поливать, стало темнеть. Шура включил ближний свет фар.
– Зима тогда, казалось, длилась бесконечно. Я один без Храпа. Вот тогда я впервые почувствовал, что такое одиночество. Думал, не вынесу и сопьюсь. Пришла весна, я на обход. Вышел на пригорок к реке, смотрю, медведица брюхатая воду пьёт. И тут два выстрела подряд. Лодка, а там те же двое, как в прошлый раз. Они к добыче сразу. Но тут сверху уже нёсся Храп. Меня током прошибло. Это же подруга Храпа… У браконьеров опрокинулась лодка, и они стали тикать в разные стороны. Худого со шрамом Храп настиг. Рыжий ушёл.
Я спустился к реке. Храп посмотрел на меня таким взглядом… мне передать это трудно, но я всё понял и начал преследовать рыжего. Уже через полчаса я его настиг. Нет, арестовывать я его не стал. Я просто прострелил ему ногу. Он вскрикнул от боли. А минут через десять рядом с ним стоял уже Храп. Дальнейшего я уже не видел, побрёл домой. Внутри всё кипело…
– Так ты человека на растерзание зверю отдал?! – с немного испуганным взглядом спросил Шура.
– Да кто из них зверь, это ещё вопрос. Храп для меня как близкий друг.
С той поры прошло уже три года, я его больше не видел в заповеднике.
– Ну и дела… Знаешь, Андрей, даже не знаю, как поступил бы я, будь на твоём месте. Сложно всё. Человек вроде бы венец творения, всю тварь должен к Богу привести, а тут такое, – и Шура замолчал, задумался.
– Шура, ну ты и философ.
– Катехизатором одно время был. Прихожан в храме просвещал. А потом женился, и семью надо было кормить, жизнь закрутилась, завертелась. Сейчас даже в храм редко хожу, некогда. А может, и потребности ныне такой нет, не знаю. Мне в дороге хорошо, домой прихожу – уют и благодать. Андрей, а ты всю жизнь егерем?
– Нет. Я в двадцать шесть лет сюда приехал. Сам из Подмосковья. Пришёл из армии, женился, сын родился. Дом, работа, жена, ребёнок. А потом авария. Марина везла сына из школы домой, на перекрестке в них въехала Газель. Водитель был пьян. Жена и ребёнок погибли. Даже до больницы не довезли. Я ещё пару месяцев пожил в городе. Потом нашёл в интернете объявление, в этих краях нужен егерь, и не раздумывая мотнул в Сибирь. Тут курсы прошёл, и в тайгу. На прежнем месте оставаться было невозможно. Мне всё напоминало о сыне и жене. Да уже и здесь был, года через три, наверно, только улеглось всё в душе и пришёл в себя. А так, уж двадцать лет я здесь.
– Ну и страсти… Слушай, Андрей, давай перекурим? Сейчас к обочине прижмусь, чуть разомнёмся, а то ноги затекли.
– Не курю. Но сегодня компанию тебе составлю, если угостишь?
– Этого добра не жалко.
Дождь чуть стих, мы вышли из кабины. Шура протянул мне сигарету, чиркнул зажигалкой, я подкурил, потом он.
– Ух, свежо, хорошо то как, – пробурчал Шура, размахивая руками и делая небольшие пробежки вдоль обочины.
Я стоял недалеко от фуры, погружённый в свои мысли. Накатили воспоминания о Храпе.
И вдруг истошный крик Шуры.
– Андрей!
Я оглядываюсь, метрах в десяти от меня стоит медведь, здоровенный, просто громила. Встретив мой взгляд, он на мгновение остановился, фыркнул, встал на задние лапы и двинулся на меня.
Шура что-то орал, но я его уже не слышал. Жизнь замерла во мне, всё остановилось. Ноги не слушались, будто вросли в землю.
Рёв… Громила остановился, повернул голову назад, а там Храп. Да, уже было темно, но Шура машину не глушил, и фары светили. Ну и Храпа я узнаю даже по дыханию.
Завязалась драка. Храп был намного меньше громилы. Не знаю, сколько точно длилась схватка, пять, десять минут, полчаса, не знаю… Рёв стоял сумасшедший. Боковым зрением я увидел, Шура сидит в кабине с выпученными глазами и что-то мне кричит.
Раздался последний громкий рык, и громила ушёл в лес. Храп истерзанный лежит на обочине, истекая кровью. Я подошёл к зверю, обнял. Зверь, как обычно, лизнул меня в щёку и несколько раз фыркнул. Потом посмотрел на меня таким взглядом, у меня сердце кровью облилось. Вижу, что-то хочет сказать. Ещё раз лизнул меня в щёку и испустил дух. Я стою на коленях, прижав его голову к себе. Дождь льёт. Моих слёз не видно.
Слышу, дверь кабины приоткрылась, и Шура встревоженным голосом кричит:
– Андрей, смотри!
Я сразу не понял, что он от меня хочет и куда надо смотреть. Но я услышал учащённое дыхание и фырканье. Поворачиваю голову, смотрю, а там маленький медвежонок. Он стоит чуть поодаль и боится приблизиться. И пятно белое на груди, как у Храпа.
– Это же сын Храпа, – кричу я Шуре. – Сахар есть?
– Минуту.
Я понял, громила убил подругу Храпа, пока тот был на охоте. А когда вернулся и всё увидел, то начал преследовать убийцу. Овдовел мой друг второй раз, но потомство оставил.
– Держи, – кричит Шура, и даёт мне жменю кускового сахара.
Я беру в ладонь три кусочка, протягиваю медвежонку. Он, чуть постеснявшись, подходит. Я беру его на руки, сажусь в кабину. Он весь мокрый, собственно, как и я. Горе и радость одновременно пытаются влезть в моё сердце и душу.Похоже, у них это получилось. Медвежонок лёг мне на колени. Мы поехали дальше. Минут через пять в кабине стоял оглушительный храп.
– Приветствую, до города подкинешь?
– Полезай, – буркнул седовласый водитель.
– Спасибо, – ответил я, залезая в кабину. – Ваш напарник спит, шуметь нельзя?
– Его пушкой не разбудишь, так что болтать можно. В город погулять или дела?
– Егерь я. В контору надо заехать, да и так, продукты купить, медикаменты, в общем, к цивилизации поближе. Раза два в год наведываюсь.
– Далеко владения твои?
– На лодке вверх по течению, почти два часа до посёлка.
– Ух. И до города восемь. Почти весь день добираешься?
– Да, ночую там.
Дождик прибавил и уже поливал от всей души. Дворники еле поспевали.
– Звать-то как тебя? – спросил водитель.
– Андрей.
– Меня Шура.
– Андрей, расскажи что-нибудь, наверно, много всяких историй случается в тайге?
– Ну, не так уж много, но случаются, – улыбнувшись, сказал я.
«Можно и рассказать, ехать долго, да и не часто с людьми общаться приходиться. А водила вроде бы нормальный человек», – подумал я.
– Лет десять назад это было, во время обхода заповедника. Осень в тайгу рано приходит. В конце августа. Пора красива, грациозна, и в то же время от неё веет некой мистической тайной. Иду и любуюсь тайгой, наслаждаясь свежестью воздуха. Вышел на пригорок, внизу река. Вдруг слышу – выстрел. Потом ещё один. Я к реке, смотрю, медведица лежит подстреленная, а рядом медвежонок суетится. Маленький совсем, месяца два-три, не более. На груди белое пятно, красавец. Я смотрю по сторонам, кто же, думаю, стрелял?! Из-за утёса лодка вынырнула, заметили меня двое, тут же лодка развернулась и ушла. Всё это в метрах тридцати. Я браконьеров хорошо разглядел и накрепко запомнил. Один рыжий, волос и борода как огонь. А второй – лысый и худой, со шрамом через всё лицо. До заимки недалеко, взял я мохнатого малыша с собой. Одного его оставлять нельзя было, погиб бы.
– Тяжёлый небось, руки не отнялись?
– Нет, он ещё маленький совсем был, веса не набрал. Но зато он мне потом жару дал. Его же кормить молоком надо. Я в лодку и в посёлок. Помимо бутылочек, сосок, пришлось козу купить. Пока на ноги его поставил, намучился с ним…
– А как назвал-то лохматого?
– Храп. Он пока маленький был, так храпел, что, наверно, вся округа слышала и боялась приблизиться к моей избе.
– Так медвежонок прямо с тобой в избе жил?
– Ну да. Так он же как дитё малое, ласки требует. А вот чуть подрос, мы вместе с ним стали ходить по тайге. И мне весело, и он мир познаёт, округу. Я с ним разговаривал, как с человеком, как с другом. Мы понимали друг друга с полувзгляда. Например, собираюсь вот на обход, по сторонам посмотрел, вроде бы всё взял. Смотрю на Храпа, киваю ему, мол, пошли, а он фыркает, подойдёт к печи, и несёт оттуда упаковку патронов, которые я поставил с вечера подсушиться. И так во всём. Года через три, когда медвежонок ещё подрос, стал пропадать на недельку-другую. Иногда уходил и на месяц, но всегда возвращался. Прикипел я к зверю. И вот как-то ранней весной Храп ушёл и больше не вернулся. Затосковал я.
– Да уж, – понимающе покачал головой водила. – Дальше-то что?
– Прошло лето, пришла снова осень, даже выпал первый снег. Я делал обход заповедника, далеко ушёл. Сначала не придал этому значения… следы волчьи, вся тропа истоптана. Подумал, залётный какой-то волчара бродит. Вышел на опушку и слышу вой, и не одинокий. Через пару минут меня окружила целая стая. Откуда они тут взялись, даже не знаю. В заповедник волки раньше не заходили. Может, голод… Ну, думаю, всё, приплыл, Андрей, стрельбой их не распугаешь, а только разозлишь. Да и патронов я с собой столько не брал. Пару выстрелов сделать успею, и всё.
Волки сомкнули круг и уже готовы были броситься на меня. Я выстрелил в вожака, тот упал замертво.
Тут раздался медвежий рёв. Стая тут же отступила и ушла. На опушке стоял Храп.
– Ну и дела. Так получается, он тебе жизнь спас?
– Да! Мой косолапый тогда подошёл ко мне, лизнул в щёку. Храп так всегда делал, когда маленький был. И ушёл. Я не видел своего лохматого воспитанника, но чувствовал, он рядом. Сопровождал Храп меня почти до избушки.
Дождь продолжал поливать, стало темнеть. Шура включил ближний свет фар.
– Зима тогда, казалось, длилась бесконечно. Я один без Храпа. Вот тогда я впервые почувствовал, что такое одиночество. Думал, не вынесу и сопьюсь. Пришла весна, я на обход. Вышел на пригорок к реке, смотрю, медведица брюхатая воду пьёт. И тут два выстрела подряд. Лодка, а там те же двое, как в прошлый раз. Они к добыче сразу. Но тут сверху уже нёсся Храп. Меня током прошибло. Это же подруга Храпа… У браконьеров опрокинулась лодка, и они стали тикать в разные стороны. Худого со шрамом Храп настиг. Рыжий ушёл.
Я спустился к реке. Храп посмотрел на меня таким взглядом… мне передать это трудно, но я всё понял и начал преследовать рыжего. Уже через полчаса я его настиг. Нет, арестовывать я его не стал. Я просто прострелил ему ногу. Он вскрикнул от боли. А минут через десять рядом с ним стоял уже Храп. Дальнейшего я уже не видел, побрёл домой. Внутри всё кипело…
– Так ты человека на растерзание зверю отдал?! – с немного испуганным взглядом спросил Шура.
– Да кто из них зверь, это ещё вопрос. Храп для меня как близкий друг.
С той поры прошло уже три года, я его больше не видел в заповеднике.
– Ну и дела… Знаешь, Андрей, даже не знаю, как поступил бы я, будь на твоём месте. Сложно всё. Человек вроде бы венец творения, всю тварь должен к Богу привести, а тут такое, – и Шура замолчал, задумался.
– Шура, ну ты и философ.
– Катехизатором одно время был. Прихожан в храме просвещал. А потом женился, и семью надо было кормить, жизнь закрутилась, завертелась. Сейчас даже в храм редко хожу, некогда. А может, и потребности ныне такой нет, не знаю. Мне в дороге хорошо, домой прихожу – уют и благодать. Андрей, а ты всю жизнь егерем?
– Нет. Я в двадцать шесть лет сюда приехал. Сам из Подмосковья. Пришёл из армии, женился, сын родился. Дом, работа, жена, ребёнок. А потом авария. Марина везла сына из школы домой, на перекрестке в них въехала Газель. Водитель был пьян. Жена и ребёнок погибли. Даже до больницы не довезли. Я ещё пару месяцев пожил в городе. Потом нашёл в интернете объявление, в этих краях нужен егерь, и не раздумывая мотнул в Сибирь. Тут курсы прошёл, и в тайгу. На прежнем месте оставаться было невозможно. Мне всё напоминало о сыне и жене. Да уже и здесь был, года через три, наверно, только улеглось всё в душе и пришёл в себя. А так, уж двадцать лет я здесь.
– Ну и страсти… Слушай, Андрей, давай перекурим? Сейчас к обочине прижмусь, чуть разомнёмся, а то ноги затекли.
– Не курю. Но сегодня компанию тебе составлю, если угостишь?
– Этого добра не жалко.
Дождь чуть стих, мы вышли из кабины. Шура протянул мне сигарету, чиркнул зажигалкой, я подкурил, потом он.
– Ух, свежо, хорошо то как, – пробурчал Шура, размахивая руками и делая небольшие пробежки вдоль обочины.
Я стоял недалеко от фуры, погружённый в свои мысли. Накатили воспоминания о Храпе.
И вдруг истошный крик Шуры.
– Андрей!
Я оглядываюсь, метрах в десяти от меня стоит медведь, здоровенный, просто громила. Встретив мой взгляд, он на мгновение остановился, фыркнул, встал на задние лапы и двинулся на меня.
Шура что-то орал, но я его уже не слышал. Жизнь замерла во мне, всё остановилось. Ноги не слушались, будто вросли в землю.
Рёв… Громила остановился, повернул голову назад, а там Храп. Да, уже было темно, но Шура машину не глушил, и фары светили. Ну и Храпа я узнаю даже по дыханию.
Завязалась драка. Храп был намного меньше громилы. Не знаю, сколько точно длилась схватка, пять, десять минут, полчаса, не знаю… Рёв стоял сумасшедший. Боковым зрением я увидел, Шура сидит в кабине с выпученными глазами и что-то мне кричит.
Раздался последний громкий рык, и громила ушёл в лес. Храп истерзанный лежит на обочине, истекая кровью. Я подошёл к зверю, обнял. Зверь, как обычно, лизнул меня в щёку и несколько раз фыркнул. Потом посмотрел на меня таким взглядом, у меня сердце кровью облилось. Вижу, что-то хочет сказать. Ещё раз лизнул меня в щёку и испустил дух. Я стою на коленях, прижав его голову к себе. Дождь льёт. Моих слёз не видно.
Слышу, дверь кабины приоткрылась, и Шура встревоженным голосом кричит:
– Андрей, смотри!
Я сразу не понял, что он от меня хочет и куда надо смотреть. Но я услышал учащённое дыхание и фырканье. Поворачиваю голову, смотрю, а там маленький медвежонок. Он стоит чуть поодаль и боится приблизиться. И пятно белое на груди, как у Храпа.
– Это же сын Храпа, – кричу я Шуре. – Сахар есть?
– Минуту.
Я понял, громила убил подругу Храпа, пока тот был на охоте. А когда вернулся и всё увидел, то начал преследовать убийцу. Овдовел мой друг второй раз, но потомство оставил.
– Держи, – кричит Шура, и даёт мне жменю кускового сахара.
Я беру в ладонь три кусочка, протягиваю медвежонку. Он, чуть постеснявшись, подходит. Я беру его на руки, сажусь в кабину. Он весь мокрый, собственно, как и я. Горе и радость одновременно пытаются влезть в моё сердце и душу.Похоже, у них это получилось. Медвежонок лёг мне на колени. Мы поехали дальше. Минут через пять в кабине стоял оглушительный храп.