* * *
На реку упало созвездие Девы,
Все звёзды на небе забили в набат.
Как плачут кометы, я вижу не первый,
Но первый под небом их названный брат.
Созвездие рухнуло. Стекла-осколки
Ветра унесли, разнесли по краям.
Печалятся звёзды, в печали нет толка:
Печаль не для звёзд, эта участь моя.
Но звёзды глядят, не мерцая, на реку,
Не видя в реке горемычных сестёр.
И всё, что в их силах – просить человека
Зажечь для беглянок сигнальный костёр.
Костёр разгорелся. От дыма и пепла
Рыдали глаза. Просыпалась заря.
Созвездие Девы вернулось на небо,
А значит, я ночь эту прожил не зря.
* * *
Когда мысли облачатся в слово,
Когда плотью становится дух,
Умирают причина и повод.
Не слух.
Не бывает ни тайн-откровений,
Ни секретов глубин бытия.
Сбросить груз ежеутренней лени
В трель стиха.
…от покоя
становится тошно
даже мига
покоя
харит
не впускаю
в себя
внутрикожно –
пусть горит
Царь лесной
ночь прохлада робко светят сонмы звёзд над головой
свет костра увяз во мраке мы обвиты темнотой
рядом глухо воют волки пряжей вяжут пауки
за мостом мы тут надолго время стиснуло виски
как – не помню
мы не помним
мы – и больше ничего
за глазами пустошь страха, а боимся мы его:
царь лесной кругами ходит что-то шепчет мимо губ
что свобода? – шрам урода
красота? – гниющий струп
колет тишь кусает темень затащил нас в страшный лес
ты не царь ты чёрный демон сатана лукавый бес
не боимся мы боимся не боимся света дня
я боюсь увидеть кости тех, кто дорог – для меня
Мы? Меня? Я забываю, что мы тут не одинок,
Боже, обрати обратно нас – я понял свой порок,
Я не будем больше рваться в даль запретную, прошу,
разреши собой остаться, дай услышать моря шум,
мы сошли с ума от ночи, вечной ночи за мостом,
обессилен, обесточен в теле этом неживом,
воскреси меня из мрака, я испил свое до дна,
хватит этих красных маков – нам любовь твоя нужна!
Боже… боже.
взгляд твой липкий
выползаешь из-за ив
почему глядишь с улыбкой
жутко руки опустив
для чего тебе на теле
кипарисовый венец
ты ли это в самом деле
отвечай мне
наконец
молча тихо скрипом руку чёрную нам протянул
ребра рубят сердца стуки
в черепе надулся гул
ты повел нас по дороге
мимо шаткого моста
где повесилась над бездной, колыхнувшись, пустота:
царь лесной разбил канаты
в море началась гроза
и соленые накаты ослепили нам глаза
станем тучей сине-черной прилечу тебя поить
царь лесной кивнул покорно: только так тому и быть
На вокзале
Прийти с рассветом на вокзал,
Купить билет куда-нибудь,
Вздохнуть и шагом на перрон.
Наверно, может, в этом суть:
Кем я ни буду, кем ни стал,
Вся жизнь – в дороге легкий сон.
Несется слово в тишину.
В пустых мечтах и праздных днях
Бегу от всех и от себя.
Родной руки прощальный взмах
Не тронет тонкого во мне.
Сказать напрасно, сделать зря.
И всхлип колес как слово «ма»,
Как колокольный перезвон.
Увиден свет.
С моста зовет густая тьма,
Последний вдох – летит вагон.
Достал билет.
Трое
Ущербный месяц вжался в небо,
чтоб выше дыма, дальше пыли.
А звезды чешутся о шпили
высоких зданий над Москвой.
Горят огни, сияют! Где бы
ни канул взгляд – потоки света.
Билборд – звезда, такси – комета…
С небес тоскливый всхлип и вой:
«Мне грустно, – плачет месяц нежный, –
Что не могу светить, как эти.
Вокруг… вокруг горят и светят.
Ты, небо, понимаешь ведь?
Я все о том, о чем и прежде:
Я зеркало. Во мне нет жизни.
Повсюду свет, а я тут лишний.
Мне грустно – хочется гореть!»
«О месяц, – небо отвечало,
вздохнув, как мать над младшим сыном,
когда болеет он ангиной
и спать не может. – Месяц мой,
капризный ты, тебе все мало:
моря твоим дыханьем дышат,
влюбленные летают с крыши,
с ума сведенные тобой.
Гореть способны только звезды,
прожекторы, столбы и люстры.
И не грусти, уже грустно:
прими себя, какая есть.
Открой глаза и вытри слезы.
Чтобы светить, гореть не надо:
горит фонарь, горит лампада –
они не солнце. Солнце здесь».
И месяц повернулся ближе,
и глаз его взглянул лукаво…
…От пешеходного направо,
по лестнице под провода.
Стою в дыму. Красиво. Вижу:
трясутся нервно светофоры,
и в окнах вспыхивают шторы,
а выше – белая луна.
Урбанизация
по параболе выгнула спину
запрокинула голову книзу
под руками твоими застыну
воплощусь из неточных эскизов
но глаза – два бугра малахитовых
а ладони – две ветки березовых
мои ритмы стихов, пишешь прозой ты
но связали расчеты и прихоти
шрамы рельсов уродуют кожу
крыши зданий топорщатся раной
я разрушу все это и может
разрушаться сама перестану
я есть мир я земля я не женщина
все смеюсь и болтаю некстати
ты придешь собирать свои вещи на
раскаленной от солнца кровати
* * *
навсегда и однажды
познаешь муку жажды
к чему душа не лежит
пусть решат цветы и ножи
цветы вплести в волосы
а ножом по венам полосы
в горле сухо глотнуть бы водицы
синевой добрых глаз бы напиться
без воды мне воды и не надо
но молю о глотке лимонада
на одном говорим языке?
с лилией и клинком налегке
everyone (то есть каждый)
знает жажду
На реку упало созвездие Девы,
Все звёзды на небе забили в набат.
Как плачут кометы, я вижу не первый,
Но первый под небом их названный брат.
Созвездие рухнуло. Стекла-осколки
Ветра унесли, разнесли по краям.
Печалятся звёзды, в печали нет толка:
Печаль не для звёзд, эта участь моя.
Но звёзды глядят, не мерцая, на реку,
Не видя в реке горемычных сестёр.
И всё, что в их силах – просить человека
Зажечь для беглянок сигнальный костёр.
Костёр разгорелся. От дыма и пепла
Рыдали глаза. Просыпалась заря.
Созвездие Девы вернулось на небо,
А значит, я ночь эту прожил не зря.
* * *
Когда мысли облачатся в слово,
Когда плотью становится дух,
Умирают причина и повод.
Не слух.
Не бывает ни тайн-откровений,
Ни секретов глубин бытия.
Сбросить груз ежеутренней лени
В трель стиха.
…от покоя
становится тошно
даже мига
покоя
харит
не впускаю
в себя
внутрикожно –
пусть горит
Царь лесной
ночь прохлада робко светят сонмы звёзд над головой
свет костра увяз во мраке мы обвиты темнотой
рядом глухо воют волки пряжей вяжут пауки
за мостом мы тут надолго время стиснуло виски
как – не помню
мы не помним
мы – и больше ничего
за глазами пустошь страха, а боимся мы его:
царь лесной кругами ходит что-то шепчет мимо губ
что свобода? – шрам урода
красота? – гниющий струп
колет тишь кусает темень затащил нас в страшный лес
ты не царь ты чёрный демон сатана лукавый бес
не боимся мы боимся не боимся света дня
я боюсь увидеть кости тех, кто дорог – для меня
Мы? Меня? Я забываю, что мы тут не одинок,
Боже, обрати обратно нас – я понял свой порок,
Я не будем больше рваться в даль запретную, прошу,
разреши собой остаться, дай услышать моря шум,
мы сошли с ума от ночи, вечной ночи за мостом,
обессилен, обесточен в теле этом неживом,
воскреси меня из мрака, я испил свое до дна,
хватит этих красных маков – нам любовь твоя нужна!
Боже… боже.
взгляд твой липкий
выползаешь из-за ив
почему глядишь с улыбкой
жутко руки опустив
для чего тебе на теле
кипарисовый венец
ты ли это в самом деле
отвечай мне
наконец
молча тихо скрипом руку чёрную нам протянул
ребра рубят сердца стуки
в черепе надулся гул
ты повел нас по дороге
мимо шаткого моста
где повесилась над бездной, колыхнувшись, пустота:
царь лесной разбил канаты
в море началась гроза
и соленые накаты ослепили нам глаза
станем тучей сине-черной прилечу тебя поить
царь лесной кивнул покорно: только так тому и быть
На вокзале
Прийти с рассветом на вокзал,
Купить билет куда-нибудь,
Вздохнуть и шагом на перрон.
Наверно, может, в этом суть:
Кем я ни буду, кем ни стал,
Вся жизнь – в дороге легкий сон.
Несется слово в тишину.
В пустых мечтах и праздных днях
Бегу от всех и от себя.
Родной руки прощальный взмах
Не тронет тонкого во мне.
Сказать напрасно, сделать зря.
И всхлип колес как слово «ма»,
Как колокольный перезвон.
Увиден свет.
С моста зовет густая тьма,
Последний вдох – летит вагон.
Достал билет.
Трое
Ущербный месяц вжался в небо,
чтоб выше дыма, дальше пыли.
А звезды чешутся о шпили
высоких зданий над Москвой.
Горят огни, сияют! Где бы
ни канул взгляд – потоки света.
Билборд – звезда, такси – комета…
С небес тоскливый всхлип и вой:
«Мне грустно, – плачет месяц нежный, –
Что не могу светить, как эти.
Вокруг… вокруг горят и светят.
Ты, небо, понимаешь ведь?
Я все о том, о чем и прежде:
Я зеркало. Во мне нет жизни.
Повсюду свет, а я тут лишний.
Мне грустно – хочется гореть!»
«О месяц, – небо отвечало,
вздохнув, как мать над младшим сыном,
когда болеет он ангиной
и спать не может. – Месяц мой,
капризный ты, тебе все мало:
моря твоим дыханьем дышат,
влюбленные летают с крыши,
с ума сведенные тобой.
Гореть способны только звезды,
прожекторы, столбы и люстры.
И не грусти, уже грустно:
прими себя, какая есть.
Открой глаза и вытри слезы.
Чтобы светить, гореть не надо:
горит фонарь, горит лампада –
они не солнце. Солнце здесь».
И месяц повернулся ближе,
и глаз его взглянул лукаво…
…От пешеходного направо,
по лестнице под провода.
Стою в дыму. Красиво. Вижу:
трясутся нервно светофоры,
и в окнах вспыхивают шторы,
а выше – белая луна.
Урбанизация
по параболе выгнула спину
запрокинула голову книзу
под руками твоими застыну
воплощусь из неточных эскизов
но глаза – два бугра малахитовых
а ладони – две ветки березовых
мои ритмы стихов, пишешь прозой ты
но связали расчеты и прихоти
шрамы рельсов уродуют кожу
крыши зданий топорщатся раной
я разрушу все это и может
разрушаться сама перестану
я есть мир я земля я не женщина
все смеюсь и болтаю некстати
ты придешь собирать свои вещи на
раскаленной от солнца кровати
* * *
навсегда и однажды
познаешь муку жажды
к чему душа не лежит
пусть решат цветы и ножи
цветы вплести в волосы
а ножом по венам полосы
в горле сухо глотнуть бы водицы
синевой добрых глаз бы напиться
без воды мне воды и не надо
но молю о глотке лимонада
на одном говорим языке?
с лилией и клинком налегке
everyone (то есть каждый)
знает жажду
