«ХОР»
Отправляясь в путешествие, ты на самом деле никогда не знаешь, что ждет тебя за тридевять земель.
Выбранный для отдыха городок назывался Сестри Леванте. Блуждая по карте Google Earth в поисках идеального места — чтобы и море, и итальянская аутентичность, курсор компьютерной мышки споткнулся о небольшой полуостров, по обе стороны которого, в самых узких местах красовались песчаные пляжи. И назывались они — бухта Сказок и бухта Молчания…
В путеводителях написано, что по берегу бухты Сказок любил гулять сам Ганс Христиан Андерсен, сочиняя свои мудрые утонченные сказки. Ну, а в бухте Молчания встречали рыбаков. Вглядываясь в морскую беспокойную даль, молили всех святых о возвращении любимых мужчин.
Ухоженный, чистенький, как будто специально к нашему приезду заново оштукатуренный и покрашенный городок оказался настоящей жемчужиной Лигурийского побережья. Ни разрекламированные, а потому затоптанные толпами туристов деревеньки пятиземелья — Чинкве-Терре, ни помпезный богатый Портофино, не вызвали в нас той удивительно нежной теплоты, какая бывает присуща только родному дому.
Но мы здесь гости, хоть и желанные. И как у всех гостей, у нас жажда познания. И мы наматываем километры по окрестным холмам, обходим все, даже полуразрушенные храмы, наслаждаясь видом морских бухт то с одной, то с другой стороны узкого перешейка, их разделяющего.
И вот в каком-то неприметном уголке мы обнаруживаем на доске объявлений плакат, возвещающий, что в ближайшую субботу в одном из храмов Сестри Леванте будет исполнена месса Шарля Гуно «Святой Цецилии».
Вообще-то для нас это совершенно новый опыт — концерты в отпуске. Но после посещения оперы в Ла Скала с фашистами и гигантским черепом на сцене, нам очень хочется это чудо как-то вытеснить из головы. Ну, как человеку, съевшему что-то непотребное, необходимо запить это хорошим крепким чаем. Или, в крайнем случае, бокальчиком качественного коньяка.
***
Расположенный примерно в десяти минутах ходьбы от центра городка католический собор — новодел. Огромное современное здание снаружи обильно украшено светящимся дюралайтом и смешным сияющим бантом на фасаде.
Заходим внутрь и оказываемся в большом зале. Там, где положено быть алтарю, на возвышении — стол со свечами, за ним инсталляция из обращенных наверх корней деревьев. Над ними — распятие. Слева — небольшая кафедра с микрофоном. Еще левее — статуя покровителя храма Святого Антония с младенцем на руках.
Людей собралось уже довольно много, и, очевидно, это местные жители. Нас, чужаков, тактично рассматривают. А мы продвигаемся вперед и занимаем первую скамью.
Справа, на балконе, симпатичный подросток настраивает орган. Что-то там подкручивает, подтягивает. Неужели исполнитель? Но нет. На балкон выходят трое мужчин — один садится за орган, у другого в руках скрипка, третий вынимает из чехла тромбон. Ну что же, кажется, музыканты готовы.
За кафедру встал пастор храма. Широко улыбнулся и, коротко поприветствовав прихожан, объявил сегодняшний концерт. А потом присоединился к зрителям.
Из боковой двери появилась изящная седая женщина в длинном черном платье. Она стала рассказывать о том, что предстоит услышать зрителям, и ее мягкий итальянский лился, как музыка. Как это ни странно, я ее понимала. Может быть потому, что она была так похожа на мою маму, всю свою жизнь отдавшую искусству? Или потому, что огромное количество музыкальных терминов я помню еще с раннего детства?
Повысив голос до высокопарности, под шорох обуви и длинных юбок, под несмолкаемые аплодисменты присутствующих, ведущая начала представлять главных героев сегодняшнего вечера. Сначала хор, человек сорок, примерно поровну состоящий из мужчин и женщин, одетых в черные строгие одежды, ряд за рядом заполнил четыре яруса на импровизированной сцене перед алтарем. Потом настала очередь солистов. Сопрано — корпулентная женщина в очках, и двое молодых мужчин — смуглый кудрявый тенор и высокий задумчивый бас, слегка поклонившись присутствующим, прошли и сели перед хором на приготовленные для них стулья. Представляя музыкантов на балконе, даже мальчика, помощника органиста, назвали по имени.
Наконец, на сцену вышел дирижер — молодой высокий импозантный мужчина аристократической внешности. Он поклонился публике и, повернувшись к хору, поднял руки.
Тишина…
Первые робкие органные арпеджио показались знакомыми. Затем в мелодию вплелись голоса хора и солистов. Бережное piano нарастало с каждым звуком, расширяясь как полноводная река. Это была бессмертная Ave Maria, созданная двумя великими композиторами — Иоганном Себастьяном Бахом и Шарлем Гуно.
Слышнее стали голоса солистов, и можно было различить каждое слово одной из самых сильных христианских молитв. Звучание многоголосного хора обволакивало высокие своды храма, набирая мощь и объем. И вот уже все присутствующие вторили певцам: «Sanсta Maria, Maria!!!» В едином порыве они не пели, нет, они молились!
После оваций и восторженных «bravo» настал черед «Святой Цецилии». Хор то исполнял основную партию, то оттенял пение солистов, сменяющих друг друга. Месса порой звучала робкой мольбой под аккомпанемент скрипки, повторяя «miserere nobis», а потом в торжественном единении солистов, хора и органа мощным «Domine» провозглашала власть Бога на Земле. Дирижер парил над этим завораживающим действом, и хор, подвластный его рукам, на наших глазах творил чудо.
Вдруг я поняла, что передо мной местные жители, и для них это просто хобби! Что выдало их? Возможно, шероховатости в дыхании, а, может быть, отсутствие сценических манер. А еще — партитуры в руках и очки, чтобы лучше видеть мелкий текст. И, как это часто со мной бывает, я будто бы начинаю узнавать этих людей. Вот, например, высокая худая миловидная девушка в первом ряду так похожа на администратора нашего отеля. Уверенное и сильное ее сопрано так хорошо слышно на фоне поющего хора. А вот та дама с короткой стрижкой, кажется, утром подбирала мне черешню во фруктовой лавке. И не ее ли соседка работает в аптеке на центральной пешеходной улице?
В верхнем ряду, среди теноров, молодой человек довольно болезненного вида поет с таким выражением лица, как будто исполняет некое послушание, замаливая свои, а может быть, и чужие грехи. Его окружают мужчины с настолько благообразной внешностью, что наверняка являются местной интеллигенцией.
Бабушка в седых буклях, стоящая среди сопрано, очень волнуется. Она теряет нить партии, губы бормочут что-то невпопад, и ее попытки отыскать среди нот нужное место безуспешны. И когда Месса уже шла к финалу, я вдруг заметила, что партитура у нее перевернута! У всего хора левая часть обложки черная, а правая — белая. А у нее — наоборот! И только с последними торжествующими аккордами бабушка, воздев партитуру к небу, радостно повернула ее и захлопнула последнюю страницу.
Почему они здесь? И сколько же трудов стоит за сегодняшним выступлением! Сколько пропущенных телесериалов и купаний в вечернем море, сколько не съеденного gelato, чтобы уберечь горло! И конечно, в городке с населением чуть меньше девятнадцати тысяч человек, это не могут быть бывшие певцы или музыканты. В городе нет ни театра, ни филармонии. Но так петь! Сложнейшее произведение в исполнении простых любителей хорового пения! И правда, Святая Цецилия и Святой Амбросиус покровительствуют итальянцам!
Я вдруг поняла, что они берут всех. Чужаки отсеиваются сами. Остальные преданно репетируют по мере своих возможностей.
И я бы пошла. И, конечно, старалась бы стать частичкой этого великого объединения людей, служащих гармонии и красоте.
Отправляясь в путешествие, ты на самом деле никогда не знаешь, что ждет тебя за тридевять земель.
Выбранный для отдыха городок назывался Сестри Леванте. Блуждая по карте Google Earth в поисках идеального места — чтобы и море, и итальянская аутентичность, курсор компьютерной мышки споткнулся о небольшой полуостров, по обе стороны которого, в самых узких местах красовались песчаные пляжи. И назывались они — бухта Сказок и бухта Молчания…
В путеводителях написано, что по берегу бухты Сказок любил гулять сам Ганс Христиан Андерсен, сочиняя свои мудрые утонченные сказки. Ну, а в бухте Молчания встречали рыбаков. Вглядываясь в морскую беспокойную даль, молили всех святых о возвращении любимых мужчин.
Ухоженный, чистенький, как будто специально к нашему приезду заново оштукатуренный и покрашенный городок оказался настоящей жемчужиной Лигурийского побережья. Ни разрекламированные, а потому затоптанные толпами туристов деревеньки пятиземелья — Чинкве-Терре, ни помпезный богатый Портофино, не вызвали в нас той удивительно нежной теплоты, какая бывает присуща только родному дому.
Но мы здесь гости, хоть и желанные. И как у всех гостей, у нас жажда познания. И мы наматываем километры по окрестным холмам, обходим все, даже полуразрушенные храмы, наслаждаясь видом морских бухт то с одной, то с другой стороны узкого перешейка, их разделяющего.
И вот в каком-то неприметном уголке мы обнаруживаем на доске объявлений плакат, возвещающий, что в ближайшую субботу в одном из храмов Сестри Леванте будет исполнена месса Шарля Гуно «Святой Цецилии».
Вообще-то для нас это совершенно новый опыт — концерты в отпуске. Но после посещения оперы в Ла Скала с фашистами и гигантским черепом на сцене, нам очень хочется это чудо как-то вытеснить из головы. Ну, как человеку, съевшему что-то непотребное, необходимо запить это хорошим крепким чаем. Или, в крайнем случае, бокальчиком качественного коньяка.
***
Расположенный примерно в десяти минутах ходьбы от центра городка католический собор — новодел. Огромное современное здание снаружи обильно украшено светящимся дюралайтом и смешным сияющим бантом на фасаде.
Заходим внутрь и оказываемся в большом зале. Там, где положено быть алтарю, на возвышении — стол со свечами, за ним инсталляция из обращенных наверх корней деревьев. Над ними — распятие. Слева — небольшая кафедра с микрофоном. Еще левее — статуя покровителя храма Святого Антония с младенцем на руках.
Людей собралось уже довольно много, и, очевидно, это местные жители. Нас, чужаков, тактично рассматривают. А мы продвигаемся вперед и занимаем первую скамью.
Справа, на балконе, симпатичный подросток настраивает орган. Что-то там подкручивает, подтягивает. Неужели исполнитель? Но нет. На балкон выходят трое мужчин — один садится за орган, у другого в руках скрипка, третий вынимает из чехла тромбон. Ну что же, кажется, музыканты готовы.
За кафедру встал пастор храма. Широко улыбнулся и, коротко поприветствовав прихожан, объявил сегодняшний концерт. А потом присоединился к зрителям.
Из боковой двери появилась изящная седая женщина в длинном черном платье. Она стала рассказывать о том, что предстоит услышать зрителям, и ее мягкий итальянский лился, как музыка. Как это ни странно, я ее понимала. Может быть потому, что она была так похожа на мою маму, всю свою жизнь отдавшую искусству? Или потому, что огромное количество музыкальных терминов я помню еще с раннего детства?
Повысив голос до высокопарности, под шорох обуви и длинных юбок, под несмолкаемые аплодисменты присутствующих, ведущая начала представлять главных героев сегодняшнего вечера. Сначала хор, человек сорок, примерно поровну состоящий из мужчин и женщин, одетых в черные строгие одежды, ряд за рядом заполнил четыре яруса на импровизированной сцене перед алтарем. Потом настала очередь солистов. Сопрано — корпулентная женщина в очках, и двое молодых мужчин — смуглый кудрявый тенор и высокий задумчивый бас, слегка поклонившись присутствующим, прошли и сели перед хором на приготовленные для них стулья. Представляя музыкантов на балконе, даже мальчика, помощника органиста, назвали по имени.
Наконец, на сцену вышел дирижер — молодой высокий импозантный мужчина аристократической внешности. Он поклонился публике и, повернувшись к хору, поднял руки.
Тишина…
Первые робкие органные арпеджио показались знакомыми. Затем в мелодию вплелись голоса хора и солистов. Бережное piano нарастало с каждым звуком, расширяясь как полноводная река. Это была бессмертная Ave Maria, созданная двумя великими композиторами — Иоганном Себастьяном Бахом и Шарлем Гуно.
Слышнее стали голоса солистов, и можно было различить каждое слово одной из самых сильных христианских молитв. Звучание многоголосного хора обволакивало высокие своды храма, набирая мощь и объем. И вот уже все присутствующие вторили певцам: «Sanсta Maria, Maria!!!» В едином порыве они не пели, нет, они молились!
После оваций и восторженных «bravo» настал черед «Святой Цецилии». Хор то исполнял основную партию, то оттенял пение солистов, сменяющих друг друга. Месса порой звучала робкой мольбой под аккомпанемент скрипки, повторяя «miserere nobis», а потом в торжественном единении солистов, хора и органа мощным «Domine» провозглашала власть Бога на Земле. Дирижер парил над этим завораживающим действом, и хор, подвластный его рукам, на наших глазах творил чудо.
Вдруг я поняла, что передо мной местные жители, и для них это просто хобби! Что выдало их? Возможно, шероховатости в дыхании, а, может быть, отсутствие сценических манер. А еще — партитуры в руках и очки, чтобы лучше видеть мелкий текст. И, как это часто со мной бывает, я будто бы начинаю узнавать этих людей. Вот, например, высокая худая миловидная девушка в первом ряду так похожа на администратора нашего отеля. Уверенное и сильное ее сопрано так хорошо слышно на фоне поющего хора. А вот та дама с короткой стрижкой, кажется, утром подбирала мне черешню во фруктовой лавке. И не ее ли соседка работает в аптеке на центральной пешеходной улице?
В верхнем ряду, среди теноров, молодой человек довольно болезненного вида поет с таким выражением лица, как будто исполняет некое послушание, замаливая свои, а может быть, и чужие грехи. Его окружают мужчины с настолько благообразной внешностью, что наверняка являются местной интеллигенцией.
Бабушка в седых буклях, стоящая среди сопрано, очень волнуется. Она теряет нить партии, губы бормочут что-то невпопад, и ее попытки отыскать среди нот нужное место безуспешны. И когда Месса уже шла к финалу, я вдруг заметила, что партитура у нее перевернута! У всего хора левая часть обложки черная, а правая — белая. А у нее — наоборот! И только с последними торжествующими аккордами бабушка, воздев партитуру к небу, радостно повернула ее и захлопнула последнюю страницу.
Почему они здесь? И сколько же трудов стоит за сегодняшним выступлением! Сколько пропущенных телесериалов и купаний в вечернем море, сколько не съеденного gelato, чтобы уберечь горло! И конечно, в городке с населением чуть меньше девятнадцати тысяч человек, это не могут быть бывшие певцы или музыканты. В городе нет ни театра, ни филармонии. Но так петь! Сложнейшее произведение в исполнении простых любителей хорового пения! И правда, Святая Цецилия и Святой Амбросиус покровительствуют итальянцам!
Я вдруг поняла, что они берут всех. Чужаки отсеиваются сами. Остальные преданно репетируют по мере своих возможностей.
И я бы пошла. И, конечно, старалась бы стать частичкой этого великого объединения людей, служащих гармонии и красоте.