РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Поэма
Ⅰ
Зима в пустыне — она не злее и не мягче,
Пески белы, но это те же всё пески.
Рождённый их не знает, не вспомнит их и старче,
Где колыбель стоит размноженной тоски.
И Отчий свет младенцу весь передан звездою,
Ничто, ничто, не будет важно для Него.
И с самой первою предкровавою зарёю,
Ему и дастся с волхвом Ангела перо.
Ⅱ
Дни за днями потянутся сомнений,
Где человек и бьётся сам с собой.
И где душа уж тронутая тленьем —
Раба покорна, тащится судьбой.
Дано Ему подняться выше скорбей,
Словами души новыми накрыть.
Видеть дальше, чем самый сокол зоркий,
Долгой мукой иные муки смыть.
Ⅲ
А прежде, средь камней и змей в пустыне,
Ему поститься, думы гнать.
Как человек, в отчаянье, в унынье,
Себя со Духом возрождать.
И власть, и мир с презрением отвергнуть,
Со скверной злата бросить в прах.
И зло вселенское, туда ж низвергнуть,
Оставив с ним, и смерть, и страх.
Ⅳ
Да, и будет сад Иерусалимский,
Листами узкими роптать.
И строгий стражник крепкий, стражник римский,
Схватив Его, возьмёт вязать.
Да, Он, и бит и проклят будет всеми,
Выбор Чаши — он весь Его!
А жизнь — кратка, воспетая в поэме,
В судьбе не сменит ничего.
V
Она бежит за Божьими перстами,
Поёт и плачет — Путь один.
За синевой морей, под небесами,
Младенец спит, Он — Властелин.
Вздыхает в стойле вол морозной ночью,
Ему понятна радость лиц.
Свет звёзд подобен в тексте многоточью,
А дальше — всполохи зарниц.
Ⅵ
Младенца сон спокоен, не тревожен,
Грядущее уже идёт.
Меч царский вынут из воловьих ножен,
И царство ветхое падёт.
Ему на смену эра эта грянет,
Она в пророчествах была.
Цветок пустыни с солнцем не увянет,
Невинных кровь его спасла.
VII
Скитание, бегство и бесприютность,
Земных мытарств даны круги.
И каждодневной пищи с солью скудность,
Пророки взять с собой могли.
И последний был первому врачитель,
Покой, смирение пришло.
«– Скажи, о равви, равви, мой учитель,
Сейчас ли солнце то взошло?..»
VIII
Сон Младенца причудливо так странен,
В нём нет и тени простоты.
Там голубь-вестник соколом уж ранен,
Там рыбьи бьются в борт хвосты.
Встаёт мертвец и видит небо снова,
И молвит речь и пьёт вино.
А Сын, Спаситель, не имеет крова,
Ему иное не дано.
IX
Младенец видит Ирода чертоги,
Туда не ставят колыбель.
И знать – надмирные без сердца боги,
Чьим храмам тесен Ариэль.
И с ядом говор вкрадчивый и злобный,
От уха к уху весь бежит.
Циц из пластины золотой налобный,
Клеветником уже горит.
X
Младенец спит, а сна совсем не знает,
Он не для сна сюда рождён.
С песчаной бурей ветер завывает,
Плач бесов: мир не обречён.
Свиному стаду срок пожить не вышел,
Свиное стадо меж людей.
Он голос Матери в ночи расслышал,
То Весть была среди вестей.
XI
Отец был рядом с Ними, вне, повсюду, –
Три Ангела в Союз сошлись.
Вино лилось в гончарную посуду,
Они крылами обнялись.
И скорбь, и радость в Их сменялась ликах,
Свершится сказанное Им!
«Кровь будет на мечах, кнутах и пиках,
Тем, кто не ведает – простим!»
XII
Младенца грёзы – светлы, наивны и безгрешны,
Таков и есть, тот самый горний Божий мир.
Там воды есть, с гор текущие и вечно вешни,
Там слышен Херувимов хор, там света клир.
Душа Его явлена в страдание оттуда,
В огонь она войдёт и выйдет из огня.
И даже новорожденный блудный сын Иуда,
Восславит в крике мир Исусова Отца.
Зима в пустыне — она не злее и не мягче,
Пески белы, но это те же всё пески.
Рождённый их не знает, не вспомнит их и старче,
Где колыбель стоит размноженной тоски.
И Отчий свет младенцу весь передан звездою,
Ничто, ничто, не будет важно для Него.
И с самой первою предкровавою зарёю,
Ему и дастся с волхвом Ангела перо.
Ⅱ
Дни за днями потянутся сомнений,
Где человек и бьётся сам с собой.
И где душа уж тронутая тленьем —
Раба покорна, тащится судьбой.
Дано Ему подняться выше скорбей,
Словами души новыми накрыть.
Видеть дальше, чем самый сокол зоркий,
Долгой мукой иные муки смыть.
Ⅲ
А прежде, средь камней и змей в пустыне,
Ему поститься, думы гнать.
Как человек, в отчаянье, в унынье,
Себя со Духом возрождать.
И власть, и мир с презрением отвергнуть,
Со скверной злата бросить в прах.
И зло вселенское, туда ж низвергнуть,
Оставив с ним, и смерть, и страх.
Ⅳ
Да, и будет сад Иерусалимский,
Листами узкими роптать.
И строгий стражник крепкий, стражник римский,
Схватив Его, возьмёт вязать.
Да, Он, и бит и проклят будет всеми,
Выбор Чаши — он весь Его!
А жизнь — кратка, воспетая в поэме,
В судьбе не сменит ничего.
V
Она бежит за Божьими перстами,
Поёт и плачет — Путь один.
За синевой морей, под небесами,
Младенец спит, Он — Властелин.
Вздыхает в стойле вол морозной ночью,
Ему понятна радость лиц.
Свет звёзд подобен в тексте многоточью,
А дальше — всполохи зарниц.
Ⅵ
Младенца сон спокоен, не тревожен,
Грядущее уже идёт.
Меч царский вынут из воловьих ножен,
И царство ветхое падёт.
Ему на смену эра эта грянет,
Она в пророчествах была.
Цветок пустыни с солнцем не увянет,
Невинных кровь его спасла.
VII
Скитание, бегство и бесприютность,
Земных мытарств даны круги.
И каждодневной пищи с солью скудность,
Пророки взять с собой могли.
И последний был первому врачитель,
Покой, смирение пришло.
«– Скажи, о равви, равви, мой учитель,
Сейчас ли солнце то взошло?..»
VIII
Сон Младенца причудливо так странен,
В нём нет и тени простоты.
Там голубь-вестник соколом уж ранен,
Там рыбьи бьются в борт хвосты.
Встаёт мертвец и видит небо снова,
И молвит речь и пьёт вино.
А Сын, Спаситель, не имеет крова,
Ему иное не дано.
IX
Младенец видит Ирода чертоги,
Туда не ставят колыбель.
И знать – надмирные без сердца боги,
Чьим храмам тесен Ариэль.
И с ядом говор вкрадчивый и злобный,
От уха к уху весь бежит.
Циц из пластины золотой налобный,
Клеветником уже горит.
X
Младенец спит, а сна совсем не знает,
Он не для сна сюда рождён.
С песчаной бурей ветер завывает,
Плач бесов: мир не обречён.
Свиному стаду срок пожить не вышел,
Свиное стадо меж людей.
Он голос Матери в ночи расслышал,
То Весть была среди вестей.
XI
Отец был рядом с Ними, вне, повсюду, –
Три Ангела в Союз сошлись.
Вино лилось в гончарную посуду,
Они крылами обнялись.
И скорбь, и радость в Их сменялась ликах,
Свершится сказанное Им!
«Кровь будет на мечах, кнутах и пиках,
Тем, кто не ведает – простим!»
XII
Младенца грёзы – светлы, наивны и безгрешны,
Таков и есть, тот самый горний Божий мир.
Там воды есть, с гор текущие и вечно вешни,
Там слышен Херувимов хор, там света клир.
Душа Его явлена в страдание оттуда,
В огонь она войдёт и выйдет из огня.
И даже новорожденный блудный сын Иуда,
Восславит в крике мир Исусова Отца.
