Роман Богословский: «Гангсталкер» для меня, как Yesterday для Пола Маккартни»
Повесть «Гангсталкер» Романа Богословского вышла в конце прошлого года. С тех пор она будоражит умы конспирологов и учёных, религиозных деятелей и социологов, политиков и литературных критиков. Ниже писатель даёт ответы на самые распространённые вопросы, которые задают ему читатели о новой книге.
— Первый банальный вопрос: как родилась идея «Гангсталкера»?
— Сначала родилось удивление, а потом недоумение. Мой ум буквально орал: «Как?! Об этом ещё никто и никогда не писал?!» Помните, Пол Маккартни, когда придумал Yesterday, бегал и у всех спрашивал, может, слышал кто-то из друзей и знакомых эту мелодию? Он не верил, что мог написать её сам. Вот и я не поверил, что режиссёры, драматурги и писатели прошлого прошли мимо темы гангсталкинга. Однако это оказалось действительно так.
— Не боялся ли ты браться за такую тему? Ведь она из серии теории заговоров.
— Я бы не спешил ставить такого рода печати. Это явление весьма многогранное, разветвлённое, сотканное из множества составляющих. И если что-то в нём действительно махровая конспирология, то есть и аспекты, которые вполне реальны. После выхода книги мне пишут люди, описывают случаи из своих жизней, они полны страдания и боли. И они отнюдь не пациенты психиатрических клиник, среди них работники социальной сферы, образования, есть медики. Ни в коем случае нельзя на всех подряд вешать ярлык безумца. Хотя таковые тоже есть: даже чисто статистически этого не избежать.
— Тяжело ли было соблюсти стилистическую гигиену? Тема близка бульварным произведениям и жёлтой прессе. Но у тебя практически философская притча получилась.
— Это лишь кажется, что тема близка бульварным произведениям. На самом деле всё это ближе к исследованиям психиатров и психологов, так как управляющая идея, что лежит в основе гангсталкинга — это страх, почти животный ужас, приходящий из самых глубин бессознательного. И одно только это отличает повесть от бульварщины про рептилоидов и масонский заговор. И не просто разительно, а так же как, скажем, какой-нибудь смешной кот из мультфильма отличается от обезумевшей, вымокшей и голодной кошки, которая в отчаянье бросается на вас из тёмной подворотни.
— А прототипы у героев были?
— Нет, прототипов не было. Есть два пути: тема рождается из героев или герои рождаются из темы. В случае с «Гангсталкером» сработало второе. Когда я в достаточной мере пропитался самой темой и определил ход истории, её повороты и перипетии, герои родились сами собой.
— Было в этой теме что-то, что ты не позволил себе показать читателю?
— Если приходится обманывать читателя, зачем тогда писать? Если уж пишешь — работай до конца искренне. Я показал в книге всё, что узнал и понял сам. А главное, постарался начертать путь к избавлению от страхов и кошмаров, порождаемых гангсталкингом и прочими схожими вещами.
— Почему у главного героя духовный наставник — бабушка?
— Так получилось в ходе реализации замысла. Никаких тайных смыслов в фигуре бабушки нет.
— «Гангсталкер» сильно отличается от предыдущих твоих литературных трудов. Он о возрождении человека, даже, возьму на себя смелость, о воскрешении. Я бы назвал повесть пасхальной: нахождение главного героя в камере сенсорной депривации — это практически сошествие во ад, после которого случилось Чудо. Так вот. Почему ты вдруг поменял собственную концепцию? Почему появились надежда и безусловная любовь? Ведь даже в «Зачем ты пришла?» надежды нет, хотя и финал там достаточно светлый…
— У меня никогда не было концепции. Я всегда писал только о том, что сочиняется, что приходит по факту. Можно и так сказать: моя концепция — это отсутствие концепции. «Зачем ты пришла?» — это книга о том, что бывает, когда практическому семейному здравомыслию предпочитают болезненную страсть. «Токката и фуга» через фигуру Баха уже намекает, что есть внутри человека живое нечто, и оно поможет выбраться из болезненной страсти. Ну а в «Гангсталкере» фактически даются конкретные рекомендации и практики, как это живое нечто отыскать внутри себя, как с ним говорить. Извиняюсь за пафос, но «Гангсталкер» — это скорее духовная литература, замаскированная под светскую.
— Как пришла идея с сюжетом во Владивостоке? И не обиделся ли на этот ход Пелевин?
— Идея пришла задолго до моей поездки во Владивосток. Если честно, для описания концовки мне подошёл бы любой город, но не Питер и не Москва, нужно было что-то другое. Просто Владивосток появился в моей жизни в нужное время — вот и всё. Что касается обиды Пелевина (кстати, какого из них?) — об этом мне ничего не известно.
— В тексте есть отсылка к очень странному интервью Андрея Губина. Что тебя самого поразило в нём? Не хотелось ли добавить ещё больше нуара в эту часть?
— Интервью Губина поначалу было никак не связано с моей книгой. Оно мне просто попалось, и я его посмотрел. И в ходе просмотра обомлел: то, что рассказывает Андрей Губин журналистам, — это библия гангсталкинга. Естественно, я был бы полным идиотом, если б не упомянул об этом в повести.
— Ты сам веришь в теорию гангсталкинга?
В теорию верю не очень, а вот в практику — вполне себе.
— И все-таки, почему любимая женщина спасает главного героя? Есть в этом что-то личное?
— Ничего личного. Это просто красивый литературный ход. Любимые женщины ведь для того и нужны, чтобы спасать, наставлять на путь истинный? Особенно в добрых и поучительных книжках с хорошим концом.
Повесть «Гангсталкер» Романа Богословского вышла в конце прошлого года. С тех пор она будоражит умы конспирологов и учёных, религиозных деятелей и социологов, политиков и литературных критиков. Ниже писатель даёт ответы на самые распространённые вопросы, которые задают ему читатели о новой книге.
— Первый банальный вопрос: как родилась идея «Гангсталкера»?
— Сначала родилось удивление, а потом недоумение. Мой ум буквально орал: «Как?! Об этом ещё никто и никогда не писал?!» Помните, Пол Маккартни, когда придумал Yesterday, бегал и у всех спрашивал, может, слышал кто-то из друзей и знакомых эту мелодию? Он не верил, что мог написать её сам. Вот и я не поверил, что режиссёры, драматурги и писатели прошлого прошли мимо темы гангсталкинга. Однако это оказалось действительно так.
— Не боялся ли ты браться за такую тему? Ведь она из серии теории заговоров.
— Я бы не спешил ставить такого рода печати. Это явление весьма многогранное, разветвлённое, сотканное из множества составляющих. И если что-то в нём действительно махровая конспирология, то есть и аспекты, которые вполне реальны. После выхода книги мне пишут люди, описывают случаи из своих жизней, они полны страдания и боли. И они отнюдь не пациенты психиатрических клиник, среди них работники социальной сферы, образования, есть медики. Ни в коем случае нельзя на всех подряд вешать ярлык безумца. Хотя таковые тоже есть: даже чисто статистически этого не избежать.
— Тяжело ли было соблюсти стилистическую гигиену? Тема близка бульварным произведениям и жёлтой прессе. Но у тебя практически философская притча получилась.
— Это лишь кажется, что тема близка бульварным произведениям. На самом деле всё это ближе к исследованиям психиатров и психологов, так как управляющая идея, что лежит в основе гангсталкинга — это страх, почти животный ужас, приходящий из самых глубин бессознательного. И одно только это отличает повесть от бульварщины про рептилоидов и масонский заговор. И не просто разительно, а так же как, скажем, какой-нибудь смешной кот из мультфильма отличается от обезумевшей, вымокшей и голодной кошки, которая в отчаянье бросается на вас из тёмной подворотни.
— А прототипы у героев были?
— Нет, прототипов не было. Есть два пути: тема рождается из героев или герои рождаются из темы. В случае с «Гангсталкером» сработало второе. Когда я в достаточной мере пропитался самой темой и определил ход истории, её повороты и перипетии, герои родились сами собой.
— Было в этой теме что-то, что ты не позволил себе показать читателю?
— Если приходится обманывать читателя, зачем тогда писать? Если уж пишешь — работай до конца искренне. Я показал в книге всё, что узнал и понял сам. А главное, постарался начертать путь к избавлению от страхов и кошмаров, порождаемых гангсталкингом и прочими схожими вещами.
— Почему у главного героя духовный наставник — бабушка?
— Так получилось в ходе реализации замысла. Никаких тайных смыслов в фигуре бабушки нет.
— «Гангсталкер» сильно отличается от предыдущих твоих литературных трудов. Он о возрождении человека, даже, возьму на себя смелость, о воскрешении. Я бы назвал повесть пасхальной: нахождение главного героя в камере сенсорной депривации — это практически сошествие во ад, после которого случилось Чудо. Так вот. Почему ты вдруг поменял собственную концепцию? Почему появились надежда и безусловная любовь? Ведь даже в «Зачем ты пришла?» надежды нет, хотя и финал там достаточно светлый…
— У меня никогда не было концепции. Я всегда писал только о том, что сочиняется, что приходит по факту. Можно и так сказать: моя концепция — это отсутствие концепции. «Зачем ты пришла?» — это книга о том, что бывает, когда практическому семейному здравомыслию предпочитают болезненную страсть. «Токката и фуга» через фигуру Баха уже намекает, что есть внутри человека живое нечто, и оно поможет выбраться из болезненной страсти. Ну а в «Гангсталкере» фактически даются конкретные рекомендации и практики, как это живое нечто отыскать внутри себя, как с ним говорить. Извиняюсь за пафос, но «Гангсталкер» — это скорее духовная литература, замаскированная под светскую.
— Как пришла идея с сюжетом во Владивостоке? И не обиделся ли на этот ход Пелевин?
— Идея пришла задолго до моей поездки во Владивосток. Если честно, для описания концовки мне подошёл бы любой город, но не Питер и не Москва, нужно было что-то другое. Просто Владивосток появился в моей жизни в нужное время — вот и всё. Что касается обиды Пелевина (кстати, какого из них?) — об этом мне ничего не известно.
— В тексте есть отсылка к очень странному интервью Андрея Губина. Что тебя самого поразило в нём? Не хотелось ли добавить ещё больше нуара в эту часть?
— Интервью Губина поначалу было никак не связано с моей книгой. Оно мне просто попалось, и я его посмотрел. И в ходе просмотра обомлел: то, что рассказывает Андрей Губин журналистам, — это библия гангсталкинга. Естественно, я был бы полным идиотом, если б не упомянул об этом в повести.
— Ты сам веришь в теорию гангсталкинга?
В теорию верю не очень, а вот в практику — вполне себе.
— И все-таки, почему любимая женщина спасает главного героя? Есть в этом что-то личное?
— Ничего личного. Это просто красивый литературный ход. Любимые женщины ведь для того и нужны, чтобы спасать, наставлять на путь истинный? Особенно в добрых и поучительных книжках с хорошим концом.
