Слушай
Во время чувства опасности
Знаешь нечто глубинное
То, что здесь изначально.
Это же пробуждается
Во время любви.
И ты замираешь и всматриваешься.
Вслушиваешься в перестук колес,
Поезда длиною в жизнь.
Верую
Я мало шла путём простым,
всё больше там, где черти сломят ноги.
И знаю истину: свернуть с пути
зла меньше, чем забыть себя на полдороги.
Черна ли кровь с того, что боги
Древней Греции не сторонились кровнородствен?
Я верую: в свои святые ноги
И в полноправие души юродства.
Дрёма
Тихо и ласково скрипнет конница,
в переулке не то что б темно,
только заснула смиренная троица,
пальчик скребет окно.
Волос золотится, маленький всадник,
ты засыпай поскорей:
поезд чуть тронется,
белая вьюга враз разметет коней.
Слово поцелуй – от слова целый
Какая из смертных
в твоей колыбели дышит?
Я - бархатный дождь,
обмявшийся дрожью свыше.
И бренностью губ
кого наградишь, скучая?
В шелест влюблен,
светлой тишью тебя укачаю.
Но
я не знаю,
что мною движет:
чуешь ли ты
робкий мой шаг по крыше?
Вот я.
Представь,
нашла твой дом,
полустоном застыла
перед сизым окном:
ты
-
в нём.
На плече
отдохнуть позволь:
я лишь капель сонм,
лишь сон
того, кто - под - горой - король.
А небо седое –
сад мне и вольный суд:
на рассвете оно
разобьет сосуд.
И дикий рассвет повеет
эпохой иной:
сотрёт мои росы и высушит
бьющееся подо мной.
Здесь
Я прилягу на опушке.
Светло, сонно и прохладно.
Тихо шепчутся веснушки,
плачет ива дымкой жадно.
Слушаю своё дыханье,
засыпаю. Сквозь ресницы
Глаз мерцает черный, влажный,
Тлеет словно взор жар - птицы.
Чуждо мне бороться с пеплом,
странно видеть непогоду:
мир когда - то мною слеплен
да отпущен на свободу.
Маме
Мне подарили лилии зимой,
Обветрены их лепестки как губы,
И с флёр де лис щека с щекой,
Нежнейшее дитя сквозь вас, угрюмых,
Как свет застывший, пойманный в стекло,
Я пронесу себя, даруя благолепие,
И изломлюсь, истаю, и в вино
Поставлю жертвенную сепию.
По жилкам, венкам, по аорте ближе к ночи
Горячечно гремит в цветах не сок, а кровь,
Ожившие, чьи жизни сна амфибии короче,
Ты их почти и здесь не срамословь
Забудь себя и всё, чем бредил прежде
И слушай, слушай сквозь метель и темноту:
Как молятся цветы, подмерзшие, в надежде
У смерти отбивая красоту.
Каждый раз
Каждый раз, когда вижу маму красивой,
фотографирую:
Вот она
в красном пальто широком и бархатном.
Вот её руки
в муке, в тесте упругом и сахарном.
Вот она
засмеялась и плавать ушла.
Вот она
спит, дышит едва- едва.
Вот небосклон,
весь перечёркнутый белым.
Вот ребенок сидит,
испачканный мелом.
Вот снег в луче фонаря.
И тихая песня моя.
Мамин дом.
Страшно слышать,
как стареет мамин голос.
Страшно понимать-
безумие близко.
Старческая медленная поступь
к нам подкралась
и скрипит в окно.
Облетает белый цвет как раньше,
Оплетает седой сетью милый сад.
Неба свет все дальше, дальше, дальше,
Ангелов ли лики в нём сквозят…
Мимо
Не было дома,
Которым можно гордиться.
Выставлять сторис "а ля: любимый, я дома"
И делать счастливые лица.
В этом доме стены шелушатся
И очень холодный пол.
Мимо едет много машин,
Я в одной из них.
Мама была.
Вместо неё женщина.
Слабая, маленькая, сошедшая с ума.
Вот почему её голос так схож с голосами зверей.
Звери поют "Воскресе!"
Я не хочу петь.
Снится
Моей маме снится
Мертвая
Подруга детства
Улыбается
Глаза синие- синие
А в них река плещется
Разрастается
Разревется -
Не остановишь
И верба тихонечко плачет
Облаченная мглою
Люблю!
Я
так
люблю
маленькую
мамочку мою:
пальцы больны артритом,
цветок ожога на правой руке,
когда жизнь опалила тебя, не пожалев тонкой кожи.
Чёрные, словно сама вселенная, глаза,
кого вы хотели видеть в зеркале?
Мама, о чём ты мечтала?
Кем бы ты стала,
не будь меня?
Должна ли я
быть?
Я –
Твой осколок.
На спине
Я лежу на спине,
каждый
до ро ги
ска чок
чувс тву ю.
Чудится мне,
ещё назло всем
-
будствую.
На горбу
в два этажа
поезд несёт меня
Куд- куда?
Воля к жизни крепка,
О, Сатана -
Её
не
ло май.
Хочется лаять – лай,
Больно совсем- вой.
Духом силён - пой,
Знай когда возвращаться домой.
Будет столько дорог,
Сколько позволит Бог,
Сколько ты проживёшь,
Сколько сам изберёшь.
Что хотел сказать автор
В дороге шестнадцать часов
так закалялась плоть,
как завещала сталь.
Меня больше нет
от головы и до пят,
между ними зудящий гнев,
между ними клубится гнёт
человеческой боли.
Всегда
возвращайся домой – я уточняю
вначале - на месте ли
мой?
На лобовом струйки стекают вверх,
Вода, как шаманский напев,
очерчивает черты,
прилизывает волоски,
как они были тогда,
наверняка и есть.
Только я уже здесь.
И лица
проявляются.
Пытаюсь всмотреться – засвечены,
Хоть бы одно! Но всё исчезало.
Ускользало, как одиночный звук.
- Звуку не важно, слышат ли его.
- Вы думаете?
- Это ухо делает его используемым.
- Можно ли применить хлопок,
каким взрывает почку листок?
Всё ли носит смысл?
Возьмём местоимение.
Обойдём своеобразную фасовку душ.
Зачерпнём из памяти на глазок,
То, что в ладонях - всё наше:
I
Незавершённое возобновляет цикл,
поэтому мы и жаждем забыться,
но помним.
Все неоконченные разговоры
с людьми, которых недолюбили,
с уродами, которых не наказали.
Если отпускаешь, то не забываешь.
Напротив, последний жест
Окружаешь рамкой и сам оборачиваешься
Сторожевым зверем.
Так, девочка
Закалывая волосы, оголяет лицо.
И щиплет косточку
На прозрачном запястье,
И до горизонта смеркается.
И зажигаются фонари.
Их число подсказывает,
Что городок небольшой.
Коснулась испарины над губой,
силясь не вспомнить вчера,
но размыкает губы, и робко, едва-едва:
«Понимаешь, он был таким добрым».
понимаю - мне не понять –того,
кто бы подумал не о тебе,
когда твоё тело тает в вине,
когда оно чуть подкрасилось им
и стало казаться даже живым.
Нам страшно, когда вспоминаем,
как медленно тянется ночь в одного,
украдкой к тебе приближается дно,
и громко кричит оскорблённая птица:
«Забыться!»
Строить свой замок.
Пальцами, порозовевшими в смущении,
принимать в дар песчинки воспоминаний,
заглянувших на чай людей.
Холодной водой
Памяти придаётся форма.
II
Вот мой брат, раскачавший нежно
На качелях, чтоб мне не сбежать,
напоёт монолог неспешный,
просто было б кому рассказать.
Что вот он. Он влюблён в дьяволицу,
Никогда не любивший бога.
Зла её кобылица,
бледная, рвёт стреногу.
Скачет она по-над краем,
и рычит, и грызёт удила,
косит глаз на шею девицы,
лижет сахар с руки Денницы.
Да и видел ли ты любовь,
Только всю что была бы о небе?
Когда лес горит, то на нёбе
оседают горькие искры
и мучительно медленно тлеют.
Иной раз подумаешь: рыбья ли кость застряла?
Свет мой
Свет мой зеркальце солги
Дай не ведать мне итога
Жуткие поводыри
Ближе - ближе по дорогам
Тише ты душа моя
Бредишь все о мире странном
Водкой жизни из ручья
Не напьется сердца рана
Свет мой я свое лицо
Не почувствую но вижу
Наливается свинцом
Ночь подходит ближе - ближе
Ладони
Ребёнок босенький
У зимних окон.
Мальчишка в валенках
В снегу под боком.
У моего отца, что греет осторожно
Замок дыханием пред невозможным.
И уточки белее снега так упорно
В молочной тьме, словно в реке, находят зерна.
Не видно сверху что клюют и что находят,
Но так размеренно вот этот снег в себя проводят.
А в доме так тепло и много света,
Труба печная, шалая, играет с ветром.
И эта правда не исчезнет завтра.
Мой папа утром мне всегда готовит завтрак.
Его ладонь- моя ладонь, но чуть побольше,
Его зима- моя зима, но длится дольше.
Я забываю, что мой дом стоит во мгле,
Пока ты возишься с метелью во дворе.
Не открывается замок, тщетно старанье,
Тепла давно уж нет в твоём дыханье.
Как часто ты стоишь, большой и нежный
И смотришь, смотришь на меня, весь белоснежный.
Не открывается замок, секрет неведом
Уходишь вдаль, весь разлетаясь снегом.
Я, повинуясь времени, не вижу рая,
Но, как твоя снежинка, под окошком таю.
Земную жизнь и вполовину не пройдя,
Я замираю, тишиной скуля.
В ночной тревоге, в сумраке глубоком
Как мальчик в валенках у наших окон.
Как из ветхого поселка
В первородной тишине
Вылетает птица- тройка,
Звоном вздрогнет по земле
Рассыпаясь, расписная.
Томно головы склонив,
Разлетаются по свету
Людозвери в комьях грив
Красоту в огне почуяв,
Конский хрип и женский плач
Белый мир во тьме рисует
След саней за тройкой вскачь.
***
Вся птичья россыпь,
земляничный полк,
та песня впросырь,
колыбельный волк -
всё это я.
Чуть больше даже,
чем это снежное адажио.
Чуть меньше точно:
От первой черточки
До точки.
Но,
как сбывается,
Весь корабельный мир
сейчас шатается.
2022
Ночь тиха. Шершавый одеяла ком
упал ничком. Не думать ни о ком.
Сгореть. Стать пламенем в мольбе-
Себя всю посвятить одной борьбе:
Когда я в доме, а на улице черно,
Следить за тем, чтоб было светлое окно.
Перед стыдом, виною до конца
Не отвернуть усталого лица
И только слышать сквозь глухой буран
Что бьётся пульс, упрямый как баран,
И слышать только сквозь буран глухой
Как бьется красный пульс с самим собой.
2023
Нервлюсь и тревожусь, больше не спится.
Под тихой рукою минутная спица
Глодает жизни клубок.
Ветер весенний узоры рисует,
Слякотью улицы подло малюет.
По памяти снег глубок.
В этом безвременье, скованном страхом,
Я не осыплюсь испуганным прахом.
Люди мои и я не умру.
Любимы и бешены, сонны и лживы
Все ли мы здесь уже набело живы
В этих полях на ветру?
Иль рассветёт, наши скромные жизни
Тщательно вымоют, придадут тризне,
Устало замолят грехи.
Мы удивимся как нежные дети,
Когда оживём, и скинем груз клети,
И будем просты как стихи.
Но если останусь скучным наброском
Сломанным скомканным грязным и плоским
И потеряюсь во мгле?
Также я буду равняться пробелу
Словно дышу и живу не по делу
Небом не принята, скучна земле.
Что слышишь ты в таком страшном ветре?
Замерли губы твои в полуметре.
Бáю баю, ещё не пора.
Бьётся с судьбой беспокойная спица
Ночью весна как бессмертие длится
Мы доживём до утра.
В час новой весны
Кисти особенно прозрачны
В час перед рассветом.
Лёгким ветром
Кажется
Развеять тебя можно,
Счастье единения подарив
Каждому,
Кто здесь живёт и дышит.
Даже у эмоций оживает
Эхо
В этот волшебный час-
Когда Бог бросает блики,
Сжигая солнце
Во славу новой весны.
Так хочется
Как в добром детстве читать стишок!
На табуретке кухонной я сам с вершок.
Над головою голос мамин, рука отца
Так хочется, так хочется, так хочется!
Берёзы светлые и на душе тепло,
Пока их рукавички снежные стучат в окно.
И долго, долго, долго никакого февраля
Не будет здесь, не будет никогда.
Путь
И у эмоций возникает эхо,
Всё это нужно как- то описать,
Словно в культуре общерусской смеха
Я потерялась и нашлась опять.
Летят в ночи степные электрички,
И месяц, вольну гриву распустив,
Всё нянчит свои старые привычки,
Монеты заплетая в космы ив.
В моих руках уснула ночь седая,
Ее качаю в колыбели рукавов,
Она, во сне звёздочку обнимая,
Уткнулась носом в междупаличье оков.
С рассветом, напитавшись пряным ливнем,
Она вспорхнет и расцветет как встарь
Спокойным солнцем. Милые, не гибнем.
Застынем в этом свете как я
Лицо
На остановке сидела собачка
Понятно уже что не просто собачка
Мой бок упирался в сумку казачки
Сердце почуяло что- то не то.
Бывает такое: всё как обычно
В платье сорвёшься с работы приличной
Толпою течешь многоязычной
А раз, и на паузе звук.
В автобусе мною окошко заткнули
Видимо чтобы кому- то не дули
Видимо кто- то с утра не поел
Взял и без каши совсем ослабел
На миг я увидела морду собачки,
И словно прерывалась столетняя спячка,
Словно решилась злая задачка,
У собачки было лицо.
Живое, знакомое, умное, хитрое
Смотрело в меня с доброй ехидною,
Автобус поехал. Скрылось за титрами,
То, что могла я узнать.
Солнечный день восхитительно мирный,
Мир наш большой и многоквартирный,
Тихо автобус мой растворяют,
Нежно меня в нём к окну прижимают.
Быть может…
Я люблю прижиматься к земле,
Словно травой
Должна была стать
Или предвосхищаю.
Люблю слушать ночью
чёрный прибой.
В нём слышу то,
О чём никогда не узнаю.
Эти песни богов
Будут дети мои
Петь, когда море из камня их
Выточит.
Быть может, когда- то и я
Стану словом одним из
Тысячи.
Собачка – здесь и далее автору нравится играть с этим словом. Это не простая маленькая собачка, это собачка с хитрым личиком, она знает что- то сокровенное, о чём главный герой может только догадываться. Это что- то доброе и великое, лирический герой всё же способен частично почувствовать свою сопричастность к некому таинству. Отчего особенности его умильного настроения также проскальзывает в слове.
Во время чувства опасности
Знаешь нечто глубинное
То, что здесь изначально.
Это же пробуждается
Во время любви.
И ты замираешь и всматриваешься.
Вслушиваешься в перестук колес,
Поезда длиною в жизнь.
Верую
Я мало шла путём простым,
всё больше там, где черти сломят ноги.
И знаю истину: свернуть с пути
зла меньше, чем забыть себя на полдороги.
Черна ли кровь с того, что боги
Древней Греции не сторонились кровнородствен?
Я верую: в свои святые ноги
И в полноправие души юродства.
Дрёма
Тихо и ласково скрипнет конница,
в переулке не то что б темно,
только заснула смиренная троица,
пальчик скребет окно.
Волос золотится, маленький всадник,
ты засыпай поскорей:
поезд чуть тронется,
белая вьюга враз разметет коней.
Слово поцелуй – от слова целый
Какая из смертных
в твоей колыбели дышит?
Я - бархатный дождь,
обмявшийся дрожью свыше.
И бренностью губ
кого наградишь, скучая?
В шелест влюблен,
светлой тишью тебя укачаю.
Но
я не знаю,
что мною движет:
чуешь ли ты
робкий мой шаг по крыше?
Вот я.
Представь,
нашла твой дом,
полустоном застыла
перед сизым окном:
ты
-
в нём.
На плече
отдохнуть позволь:
я лишь капель сонм,
лишь сон
того, кто - под - горой - король.
А небо седое –
сад мне и вольный суд:
на рассвете оно
разобьет сосуд.
И дикий рассвет повеет
эпохой иной:
сотрёт мои росы и высушит
бьющееся подо мной.
Здесь
Я прилягу на опушке.
Светло, сонно и прохладно.
Тихо шепчутся веснушки,
плачет ива дымкой жадно.
Слушаю своё дыханье,
засыпаю. Сквозь ресницы
Глаз мерцает черный, влажный,
Тлеет словно взор жар - птицы.
Чуждо мне бороться с пеплом,
странно видеть непогоду:
мир когда - то мною слеплен
да отпущен на свободу.
Маме
Мне подарили лилии зимой,
Обветрены их лепестки как губы,
И с флёр де лис щека с щекой,
Нежнейшее дитя сквозь вас, угрюмых,
Как свет застывший, пойманный в стекло,
Я пронесу себя, даруя благолепие,
И изломлюсь, истаю, и в вино
Поставлю жертвенную сепию.
По жилкам, венкам, по аорте ближе к ночи
Горячечно гремит в цветах не сок, а кровь,
Ожившие, чьи жизни сна амфибии короче,
Ты их почти и здесь не срамословь
Забудь себя и всё, чем бредил прежде
И слушай, слушай сквозь метель и темноту:
Как молятся цветы, подмерзшие, в надежде
У смерти отбивая красоту.
Каждый раз
Каждый раз, когда вижу маму красивой,
фотографирую:
Вот она
в красном пальто широком и бархатном.
Вот её руки
в муке, в тесте упругом и сахарном.
Вот она
засмеялась и плавать ушла.
Вот она
спит, дышит едва- едва.
Вот небосклон,
весь перечёркнутый белым.
Вот ребенок сидит,
испачканный мелом.
Вот снег в луче фонаря.
И тихая песня моя.
Мамин дом.
Страшно слышать,
как стареет мамин голос.
Страшно понимать-
безумие близко.
Старческая медленная поступь
к нам подкралась
и скрипит в окно.
Облетает белый цвет как раньше,
Оплетает седой сетью милый сад.
Неба свет все дальше, дальше, дальше,
Ангелов ли лики в нём сквозят…
Мимо
Не было дома,
Которым можно гордиться.
Выставлять сторис "а ля: любимый, я дома"
И делать счастливые лица.
В этом доме стены шелушатся
И очень холодный пол.
Мимо едет много машин,
Я в одной из них.
Мама была.
Вместо неё женщина.
Слабая, маленькая, сошедшая с ума.
Вот почему её голос так схож с голосами зверей.
Звери поют "Воскресе!"
Я не хочу петь.
Снится
Моей маме снится
Мертвая
Подруга детства
Улыбается
Глаза синие- синие
А в них река плещется
Разрастается
Разревется -
Не остановишь
И верба тихонечко плачет
Облаченная мглою
Люблю!
Я
так
люблю
маленькую
мамочку мою:
пальцы больны артритом,
цветок ожога на правой руке,
когда жизнь опалила тебя, не пожалев тонкой кожи.
Чёрные, словно сама вселенная, глаза,
кого вы хотели видеть в зеркале?
Мама, о чём ты мечтала?
Кем бы ты стала,
не будь меня?
Должна ли я
быть?
Я –
Твой осколок.
На спине
Я лежу на спине,
каждый
до ро ги
ска чок
чувс тву ю.
Чудится мне,
ещё назло всем
-
будствую.
На горбу
в два этажа
поезд несёт меня
Куд- куда?
Воля к жизни крепка,
О, Сатана -
Её
не
ло май.
Хочется лаять – лай,
Больно совсем- вой.
Духом силён - пой,
Знай когда возвращаться домой.
Будет столько дорог,
Сколько позволит Бог,
Сколько ты проживёшь,
Сколько сам изберёшь.
Что хотел сказать автор
В дороге шестнадцать часов
так закалялась плоть,
как завещала сталь.
Меня больше нет
от головы и до пят,
между ними зудящий гнев,
между ними клубится гнёт
человеческой боли.
Всегда
возвращайся домой – я уточняю
вначале - на месте ли
мой?
На лобовом струйки стекают вверх,
Вода, как шаманский напев,
очерчивает черты,
прилизывает волоски,
как они были тогда,
наверняка и есть.
Только я уже здесь.
И лица
проявляются.
Пытаюсь всмотреться – засвечены,
Хоть бы одно! Но всё исчезало.
Ускользало, как одиночный звук.
- Звуку не важно, слышат ли его.
- Вы думаете?
- Это ухо делает его используемым.
- Можно ли применить хлопок,
каким взрывает почку листок?
Всё ли носит смысл?
Возьмём местоимение.
Обойдём своеобразную фасовку душ.
Зачерпнём из памяти на глазок,
То, что в ладонях - всё наше:
I
Незавершённое возобновляет цикл,
поэтому мы и жаждем забыться,
но помним.
Все неоконченные разговоры
с людьми, которых недолюбили,
с уродами, которых не наказали.
Если отпускаешь, то не забываешь.
Напротив, последний жест
Окружаешь рамкой и сам оборачиваешься
Сторожевым зверем.
Так, девочка
Закалывая волосы, оголяет лицо.
И щиплет косточку
На прозрачном запястье,
И до горизонта смеркается.
И зажигаются фонари.
Их число подсказывает,
Что городок небольшой.
Коснулась испарины над губой,
силясь не вспомнить вчера,
но размыкает губы, и робко, едва-едва:
«Понимаешь, он был таким добрым».
понимаю - мне не понять –того,
кто бы подумал не о тебе,
когда твоё тело тает в вине,
когда оно чуть подкрасилось им
и стало казаться даже живым.
Нам страшно, когда вспоминаем,
как медленно тянется ночь в одного,
украдкой к тебе приближается дно,
и громко кричит оскорблённая птица:
«Забыться!»
Строить свой замок.
Пальцами, порозовевшими в смущении,
принимать в дар песчинки воспоминаний,
заглянувших на чай людей.
Холодной водой
Памяти придаётся форма.
II
Вот мой брат, раскачавший нежно
На качелях, чтоб мне не сбежать,
напоёт монолог неспешный,
просто было б кому рассказать.
Что вот он. Он влюблён в дьяволицу,
Никогда не любивший бога.
Зла её кобылица,
бледная, рвёт стреногу.
Скачет она по-над краем,
и рычит, и грызёт удила,
косит глаз на шею девицы,
лижет сахар с руки Денницы.
Да и видел ли ты любовь,
Только всю что была бы о небе?
Когда лес горит, то на нёбе
оседают горькие искры
и мучительно медленно тлеют.
Иной раз подумаешь: рыбья ли кость застряла?
Свет мой
Свет мой зеркальце солги
Дай не ведать мне итога
Жуткие поводыри
Ближе - ближе по дорогам
Тише ты душа моя
Бредишь все о мире странном
Водкой жизни из ручья
Не напьется сердца рана
Свет мой я свое лицо
Не почувствую но вижу
Наливается свинцом
Ночь подходит ближе - ближе
Ладони
Ребёнок босенький
У зимних окон.
Мальчишка в валенках
В снегу под боком.
У моего отца, что греет осторожно
Замок дыханием пред невозможным.
И уточки белее снега так упорно
В молочной тьме, словно в реке, находят зерна.
Не видно сверху что клюют и что находят,
Но так размеренно вот этот снег в себя проводят.
А в доме так тепло и много света,
Труба печная, шалая, играет с ветром.
И эта правда не исчезнет завтра.
Мой папа утром мне всегда готовит завтрак.
Его ладонь- моя ладонь, но чуть побольше,
Его зима- моя зима, но длится дольше.
Я забываю, что мой дом стоит во мгле,
Пока ты возишься с метелью во дворе.
Не открывается замок, тщетно старанье,
Тепла давно уж нет в твоём дыханье.
Как часто ты стоишь, большой и нежный
И смотришь, смотришь на меня, весь белоснежный.
Не открывается замок, секрет неведом
Уходишь вдаль, весь разлетаясь снегом.
Я, повинуясь времени, не вижу рая,
Но, как твоя снежинка, под окошком таю.
Земную жизнь и вполовину не пройдя,
Я замираю, тишиной скуля.
В ночной тревоге, в сумраке глубоком
Как мальчик в валенках у наших окон.
Как из ветхого поселка
В первородной тишине
Вылетает птица- тройка,
Звоном вздрогнет по земле
Рассыпаясь, расписная.
Томно головы склонив,
Разлетаются по свету
Людозвери в комьях грив
Красоту в огне почуяв,
Конский хрип и женский плач
Белый мир во тьме рисует
След саней за тройкой вскачь.
***
Вся птичья россыпь,
земляничный полк,
та песня впросырь,
колыбельный волк -
всё это я.
Чуть больше даже,
чем это снежное адажио.
Чуть меньше точно:
От первой черточки
До точки.
Но,
как сбывается,
Весь корабельный мир
сейчас шатается.
2022
Ночь тиха. Шершавый одеяла ком
упал ничком. Не думать ни о ком.
Сгореть. Стать пламенем в мольбе-
Себя всю посвятить одной борьбе:
Когда я в доме, а на улице черно,
Следить за тем, чтоб было светлое окно.
Перед стыдом, виною до конца
Не отвернуть усталого лица
И только слышать сквозь глухой буран
Что бьётся пульс, упрямый как баран,
И слышать только сквозь буран глухой
Как бьется красный пульс с самим собой.
2023
Нервлюсь и тревожусь, больше не спится.
Под тихой рукою минутная спица
Глодает жизни клубок.
Ветер весенний узоры рисует,
Слякотью улицы подло малюет.
По памяти снег глубок.
В этом безвременье, скованном страхом,
Я не осыплюсь испуганным прахом.
Люди мои и я не умру.
Любимы и бешены, сонны и лживы
Все ли мы здесь уже набело живы
В этих полях на ветру?
Иль рассветёт, наши скромные жизни
Тщательно вымоют, придадут тризне,
Устало замолят грехи.
Мы удивимся как нежные дети,
Когда оживём, и скинем груз клети,
И будем просты как стихи.
Но если останусь скучным наброском
Сломанным скомканным грязным и плоским
И потеряюсь во мгле?
Также я буду равняться пробелу
Словно дышу и живу не по делу
Небом не принята, скучна земле.
Что слышишь ты в таком страшном ветре?
Замерли губы твои в полуметре.
Бáю баю, ещё не пора.
Бьётся с судьбой беспокойная спица
Ночью весна как бессмертие длится
Мы доживём до утра.
В час новой весны
Кисти особенно прозрачны
В час перед рассветом.
Лёгким ветром
Кажется
Развеять тебя можно,
Счастье единения подарив
Каждому,
Кто здесь живёт и дышит.
Даже у эмоций оживает
Эхо
В этот волшебный час-
Когда Бог бросает блики,
Сжигая солнце
Во славу новой весны.
Так хочется
Как в добром детстве читать стишок!
На табуретке кухонной я сам с вершок.
Над головою голос мамин, рука отца
Так хочется, так хочется, так хочется!
Берёзы светлые и на душе тепло,
Пока их рукавички снежные стучат в окно.
И долго, долго, долго никакого февраля
Не будет здесь, не будет никогда.
Путь
И у эмоций возникает эхо,
Всё это нужно как- то описать,
Словно в культуре общерусской смеха
Я потерялась и нашлась опять.
Летят в ночи степные электрички,
И месяц, вольну гриву распустив,
Всё нянчит свои старые привычки,
Монеты заплетая в космы ив.
В моих руках уснула ночь седая,
Ее качаю в колыбели рукавов,
Она, во сне звёздочку обнимая,
Уткнулась носом в междупаличье оков.
С рассветом, напитавшись пряным ливнем,
Она вспорхнет и расцветет как встарь
Спокойным солнцем. Милые, не гибнем.
Застынем в этом свете как я
Лицо
На остановке сидела собачка
Понятно уже что не просто собачка
Мой бок упирался в сумку казачки
Сердце почуяло что- то не то.
Бывает такое: всё как обычно
В платье сорвёшься с работы приличной
Толпою течешь многоязычной
А раз, и на паузе звук.
В автобусе мною окошко заткнули
Видимо чтобы кому- то не дули
Видимо кто- то с утра не поел
Взял и без каши совсем ослабел
На миг я увидела морду собачки,
И словно прерывалась столетняя спячка,
Словно решилась злая задачка,
У собачки было лицо.
Живое, знакомое, умное, хитрое
Смотрело в меня с доброй ехидною,
Автобус поехал. Скрылось за титрами,
То, что могла я узнать.
Солнечный день восхитительно мирный,
Мир наш большой и многоквартирный,
Тихо автобус мой растворяют,
Нежно меня в нём к окну прижимают.
Быть может…
Я люблю прижиматься к земле,
Словно травой
Должна была стать
Или предвосхищаю.
Люблю слушать ночью
чёрный прибой.
В нём слышу то,
О чём никогда не узнаю.
Эти песни богов
Будут дети мои
Петь, когда море из камня их
Выточит.
Быть может, когда- то и я
Стану словом одним из
Тысячи.
Собачка – здесь и далее автору нравится играть с этим словом. Это не простая маленькая собачка, это собачка с хитрым личиком, она знает что- то сокровенное, о чём главный герой может только догадываться. Это что- то доброе и великое, лирический герой всё же способен частично почувствовать свою сопричастность к некому таинству. Отчего особенности его умильного настроения также проскальзывает в слове.
